— Мать честная, да что там в этой колбасе, — разглядывая сочное домашнее кольцо в свете луны.

Присмотревшись, впотьмах обнаружил внутри сочных белых червей, что, не спеша ползали и тоже, видимо, подкреплялись перед сном.

— Вот тебе Фома и провизия, вот тебе монах — благодарность! — швырнув оставшийся кусок изо всех сил в дальний куст.

Кусок плюхнул, словно упал в воду.

— Что еще за вода, отродясь тут не видал ни озера, ни реки? — свернув с дорожки, что освещалась лунным светом, направился в сторону звука.

Пролез через колючие кусты, затем сквозь густой камыш. Неподалеку послышался смех.

— Это еще кто, посреди ночи в лесу? — пробирался дальше в потемках.

Смех приближался, стало отчетливо слышно девичий голос, что задорно хохотал. Взобравшись на пригорок, высунул голову за камышовые заросли и увидал купающуюся девицу, что плескалась в воде.

— Что за диво-о-о эдакое? — прошептал монах, почесывая скудную бороденку.

Нагая девушка играла с водой, но веселье ее было странным, вода неестественно поднималась и обнимала ее, затем красавица шлепала по ней, отчего волна вздымалась и падала каплями вниз. Приглядевшись, Фома опомнился и прошептал:

— Какие еще движения вод, когда ветра нет, а волна прямо как живая, что за чертовщина?! Нужно топать отсель, пока не заметила, — не сводя глаз с девичьего тела, попятился назад и оступившись, кубарем покатился с края пригорка прямо в воду.

Плюхнувшись в озеро, оказался спиной на отмели, лишь голова да сапоги торчали на поверхности, а совсем рядом у камыша, лежало кольцо колбасы.

— Все из-за тебя, негодная ты снедь! И как я теперь в монастырь явлюсь в эдаком виде?

Волна застыла в ожидании, а обнаженная чаровница тоже остановилась, уставившись на Фому.

Не прошло и минуты, как девица пальцем поманила его к себе, отчего вода вокруг монаха взвихрилась и потащила его прямиком по направлению к красавице.

Фома стал сопротивляться, пытаясь грести руками назад, к камышам, но не тут-то было, волна еще быстрее волочила его вместе с сумкой прямо по поверхности озера. Через мгновение он оказался у ног девицы. Прямо у нее над головой оказалась яркая луна, потому разглядеть лицо не представлялось возможным, но что-то необычное или даже знакомое промелькнуло в ее чертах.

Монах попытался рассмотреть ее, но девица, усмехаясь, произнесла:

— Что же это делается? Монахи по ночам больше не молятся, а по кустам шастают!

— Да я-я-я, э-э, заблудился немного, темно, — промямлил в ответ.

— Ну-ну, раз пришел, давай купаться! Вместе веселее, — девица махнула в сторону озера, отчего волна отпустила Фому и он встал на ноги.

По колено в сапогах хлюпала вода, выцветший старый подрясник облепила тина, а заплечный мешок значительно потяжелел.

— Я того. Я лучше пойду, меня брат Никодим заругает, нельзя мне, — пытаясь отвести взгляд от девицы, тихо промычал Фома.

— Ну как знаешь, как желаешь! — ответила девушка и кивнула озеру.

Вода поднялась и встала столбом, от которого одна за другой отлетали капли, постепенно создавая огромную скульптуру. Затем скрутившись в узел, вздрогнула и снова став изящно-фигурным телом, от которого отпали ненужные куски, превратилась в полную копию собеседницы Фомы. Фигура протянула водянистые руки к нему, приблизилась, обняла и страстно поцеловала в щеку, а девица захихикала и прыгнула в озеро, оставив от себя лишь круги на воде.

Монах постоял, вылил воду из сапог и отправился назад в лес.

— Ай да чудеса, и что это такое, никак ведьма?!

— Ба! Да уже светает, и сколько же я там времени провел, пойду-ка назад в деревню, все равно не успею выспаться.

Пока добрался до деревни, до Петрового двора, успел слегка обсохнуть, снова встречал его лай собаки, а хозяин у ворот рубил дрова.

— Что не весел отец, не выспался? А я вот, решил протопить, холодает. Заходи, можешь начинать свое дело.

Ефросиния лежала в новой белой рубахе, волосы были прибраны, на устах застыла печать покоя, а губы, казалось, сложились в улыбку.

Вытащил мокрые книжки, и аккуратно переворачивая страницы, чтобы не порвать, начал читать.

На кухне гремел дровами хозяин, разжигая печку. Молитва совсем не шла, и Фома изредка поглядывал по сторонам, вертясь в сторону печки в надежде, что скоро станет теплее и он согреется, а книги просохнут, изредка посматривал на настенные часы, ожидая окончания, то рассматривал покойницу, читая по памяти. Внезапно Фома вздрогнул, по шее Фроси стекли обильные капли воды.

Мысль пронзила голову: «Да неужто, это она?! Или я с ума сошел, покойница мокрая вся, да вот, и на руках то же самое, вода, волосы влажные? Не-е-ет, не может такого быть, та молодая, а эта уже в годах, выдумал же себе».

Продолжил читать, а мысль все не унималась: «Да как же она тогда мокрой стала? И правда, похожа на ту нагую, что при луне!»

Остановив чтение, обернулся и спросил:

— Хозяин! А что у вас покойница мокрая вся, аж течет с нее?

Петр оторвался от розжига и ответил:

— Да, как же! Отец, да ведь обмыть полагается, вот и мокрая она, ты читай, читай, не отвлекайся, я сейчас.

«Фух, аж вспотел. Ну и лезут же мысли дурные, а ведь говорил мне брат Никодим — будешь и дальше лентяем, попустит тебе Господь скорби! Пора, пора мне исправиться!»

Усердно читал, молитва пошла как нужно, даже хозяин стал шепотом повторять за Фомой строки из псалмов.

Отчитал все, что требовалось, мягко закрыл книжку, чтобы не разорвать и уселся рядом с теплой печкой. Хозяин накрыл стол. Фома согрелся, поел, сразу же