Не прошло и часа после того, как Фрэнк вернулся в номер, как у него ужасно разболелась голова. Он не мог работать и потому попросил телохранителей вывезти его куда-нибудь. Когда он сообщил, что хочет в стриптиз-клуб, они удивились. У него не хватило ни языка, ни сил объяснять почему. С одной стороны, ему было любопытно взглянуть на грязное подбрюшье жизни Хуареса, на социальные условия, положенные в основу убийств. Но с другой — Фрэнк, который был еще и скульптором, любившим женщин и время от времени изменявшим Джан, хотел вблизи посмотреть на проституток, ficheras, и на танцовщиц.

Они поехали в клуб на улицу Пятого февраля. Вывеска о проверке на наличие оружия отсутствовала, и никто их на входе не обыскивал. В огромном зале было пусто и слишком светло.

Фрэнк заказал себе «Коку». К нему подошла девушка, одна из тех, что в коротких юбочках прохаживались по залу. Он смотрел ей прямо в глаза, изучая лицо, и как-то сразу ему вспомнились дни, когда он был на занятиях рисования с Тони Гринвудом.

«Смотри. А теперь посмотри. А теперь посмотри еще раз».

Он вдохнул запах ее дешевых духов и ощутил одновременно возбуждение и дурноту. Эта очередная, встретившаяся ему на пути девушка была всего лишь подростком лет пятнадцати или шестнадцати. Ему тут же подумалось, что она не смогла бы долго отбиваться от пары мужских рук, сомкнувшихся у нее на шее.

В тот момент у него возникло желание уйти, чтобы вернуться к своим головам, словно они были тихой пристанью. Он сказал Франсиско, что хочет домой.

День шестой

Ночью головная боль была такой сильной, что Фрэнк не мог спать. А во время обеда с Арройо слезы от боли текли по щекам. Арройо обеспокоенно поинтересовался — в чем дело, и Фрэнк ответил:

— Все отлично. — Он не хотел, чтобы мексиканцы подумали, будто он не в состоянии работать.

Фрэнк позвонил Кромер и спросил, не может ли ее муж прислать болеутоляющее. Он понял, что это, видимо, инфекция. Он санировал рот непосредственно перед тем, как покинуть Филадельфию, а инфекцию подхватил из воды в бассейне и в номере. Вода была настолько грязной, что одежда, которую он стирал в ванне, еще полчаса после того, как он ее надевал, источала неприятный запах, и ему приходилось каждый час спускать воду в унитазе, так как она начинала вонять.

* * *

Арройо привез из Эль-Пасо немного «Кипро» и «Алеве», но ни то ни другое лекарство не помогло. Фрэнк позвонил Джан и попросил, чтобы их доктор в Филадельфии прислал ему побольше болеутоляющего.

День седьмой

Фрэнку отчаянно нужно было выбраться из комнаты. Головная боль, телохранители в соседней комнате и жалюзи, опущенные в течение всего дня, создавали ощущение, что комната давит на него. Он попытался сосредоточиться на бюстах, но мозг снова и снова возвращался к одним и тем же вопросам. Верна ли имеющаяся у него информация о каждой из жертв? Соответствуют ли черепа телам? Не скрывают ли от него что-то, что он должен знать? Почему бюстгальтер маленький? Принадлежит ли номер 193/01 мужчине?

Когда Санчес принесла ему образцы волос для трех черепов, они, как показалось, не соответствовали данным, которыми Фрэнк располагал. Вьющиеся волосы предназначались для девушки, которая, как он считал, должна иметь прямые волосы. Все это лишь вызывало дополнительные вопросы.

И снова он думал о том, как получилось, что тела обнаруживали сразу по несколько — вдоль железнодорожного полотна, на хлопковом поле, в холмах за городом, — и почему все они были в одной и той же степени разложения. Ему стали чудиться лица женщин, куда бы он ни посмотрел: в складках портьер, в рисунке плиток на полу в ванной комнате, в бликах в бассейне.

Но на этот раз что-то, связанное с вопросами и образами, было другим. Если прежде он воспринимал их как часть творческого процесса, как кошмары, то теперь они действовали на него. Он стал замкнутым, раздражительным и ощущал полное одиночество.

Ни одно дело не было столь запутанным — возможно, умышленно, — представляя собой одновременно головоломку и американские горки. Оно было лишено логики, и, вероятно, на это и делался расчет. С самого начала вопросов было больше, чем ответов, и их число с тех пор лишь возросло. Ответы либо трудно было получить, либо их просто не существовало.

Количество подозреваемых тоже продолжало расти. Каждый раз, когда чей-то перст указывал в одном направлении — на египтянина, на водителей автобуса, на одного серийного убийцу, на нескольких серийных убийц, на некоего американца, на наркодельцов, на полицию, — кто-то переводил его на новое направление. А правоохранительные органы палец о палец не ударили.

Страшно сказать, но Фрэнк почти мечтал о том, чтобы все оказалось просто: чтобы был один серийный убийца или даже несколько. Альтернативой было, как он опасался, нечто намного худшее. Серийным убийцей мог быть кто угодно. Кроме протестующих женщин, остальные, похоже, были готовы терпеть сотни убийств, оправдывать их, желать, чтобы их замолчали. Со временем, если ничего не предпринять, жертв забудут. Единственное, что от них останется, — память родных, розовые кресты с быстро облезающей краской и с десяток гипсовых скульптур, которые были заказаны ради целей, которые Фрэнк теперь не совсем понимал.

Словно напоминая о том, что в Хуаресе все необычно и небезопасно, телохранители не отходили от него ни на шаг. Их присутствие нервировало и его, и остальных. Если официант, который принес ему стакан вина или сандвич, стучал в дверь, все четверо выскакивали, чтобы посмотреть, кто это. Фрэнк ощущал необходимость отделаться от телохранителей, пройтись одному из одного конца Хуареса в другой, почувствовать себя свободным в городе, но он не мог это сделать.

Франсиско предложил отвезти Фрэнка в их любимый ресторан «Барригас». Но Фрэнку хотелось в другое место, делать то, чего они обычно не делали, подальше от рутины Хуареса. Он предложил поесть чего-нибудь китайского. Один из телохранителей сказал, что знает одно место, которое называется «Мандарин Пэлэйс», однако второй счел это не очень хорошей затеей. Однако все пятеро сели в джип «Чероки» и покатили по Конститусьон, а затем по Висенте-Герреро.

Они приехали в «Мандарин Пэлэйс». Когда поглощали свою еду, то заметили, что за ними наблюдает мощного телосложения мужчина. Он поднялся, когда они собрались уходить, и потребовал, чтобы они рассказали, что здесь делают.

— Это полицейский, — шепнул Франсиско Фрэнку.

В первый раз в этот приезд Фрэнк видел физическое противостояние двух охраняющих закон организаций — полиция штата против федералов — и теперь был на другой стороне. Драчка между правоохранительными органами в Америке обычно связана с амбициями и желанием стяжать лавры за раскрытие преступления, но здесь в этой неприязни было что-то глубинное, злое, непримиримое. Как раскроешь преступление, когда идет внутренняя война?

Полицейский попросил предъявить удостоверяющие личность документы. Они уже вышли на улицу. Каждый из телохранителей достал свое удостоверение и поднес к лицу полицейского: один справа, один слева, а один спереди, чтобы закрыть ему обзор. В эту минуту Франсиско подал Фрэнку знак садиться в джип. Полицейский попятился.