Самый странный друг для такого человека, как Максим Коршун.

Впрочем, Кларисса была – другое дело. И все то время, что они сидели на кухне, подбирая рейсы, Кларисса смотрела на нее с определенным, очень ощутимым сочувствием и пониманием. Она знала Максима. Возможно, она даже знала, куда Максим вчера собирался ехать вместе со своей маленькой синеглазой игрушкой.

Арина пристегнула ремень и откинулась в кресле. Сидеть одной и думать – это было роскошью, от которой она успела отвыкнуть. Она любила Максима. Даже сейчас, размышляя о том, что больше она не увидит его никогда, она чувствовала боль внутри – как от ножа, пронзающего ей живот. И все-таки улететь – это был единственный выход.

Единственная правильная вещь, какую она могла сделать. Она не выскочила из самолета, как из того такси. Она осталась в нем, а когда самолет взлетел, Арина закрыла глаза и дала волю чувствам. Она ощущала каждый набранный метр высоты, каждый километр, преодоленный лайнером, чувствовала, как растет пуленепробиваемая стеклянная стена между нею и Максимом, только теперь это была возведенная ею стена. Сердце ее обливалось кровью, пока она смотрела на удаляющийся в иллюминаторе Лондон, и с каждой минутой боль от разлуки с Максимом становилась сильнее.

Пусть будет, подумала Арина. Пусть она будет.

Дорогой Максим.

Надеюсь, вы не слишком переволновались, когда я исчезла из вашего милого маленького клуба одиноких сердец. Я слышала, что вы нашли мои туфельки. Забавно, но я все же не думаю, что это делает меня Золушкой. Не стоит искать меня повсюду, только чтобы примерить мне туфельку. И, вообще-то, эти туфли принадлежат Клариссе. Верните их ей, пожалуйста. Я и так уничтожила ее платье.

Теперь, когда я улетела и наш контракт, безусловно, расторгнут, я могу сказать с полной ответственностью – я никогда не буду принадлежать вам, как эта девушка, Ренгильда.

Не потому, что не хочу этого.

Принадлежать вам и выполнять все, что вы пожелаете – это действительно было бы потрясающе. Вы лучше всех в мире знаете, как заставить мое тело сходить с ума, и наслаждение, которое вы дали мне познать, будет теперь вечно испытывать меня на прочность.

Но я не останусь. Этого не будет.

Это мое решение, а вы обещали уважать мои решения. Свобода воли, вы сказали. Хоть это-то у меня есть. В одном вы оказались правы – наслаждение может стать важнее счастья. Оно может стать важнее всего на свете – и смыслом жизни, и способом существования. Те, кто познал его, будут гоняться за ним, гонимые вечной неутолимой жаждой. Но я не хочу этого, и меня пугает такая перспектива.

Вы обещали мне в самом начале, что я никогда не стану прежней, если полечу с вами. Теперь, улетая от вас, я понимаю со всей очевидностью, что вы были правы. Я изменилась безвозвратно, и мне еще предстоит понять и оценить последствия этих изменений. И все же в чем-то я была, есть и остаюсь неизменной. В отличие от вас, мой любезный господин, я верю. Есть много вещей, в которые я верю. Я не стану перечислять их вам, чтобы не вызвать у вас гомерического хохота.

Вы совершенно правы, никто не забывает своего первого мужчину. Так что я буду помнить вас, как бы ни хотела забыть.

Мне хочется пожелать вам чего-нибудь хорошего. Могу ли я пожелать вам если не счастья, которое вы так презираете, то наслаждения и тех ярких эмоций и острых ощущений, которые так вас притягивают? Если да – примите мои пожелания вместе с моим прощанием.

Белоснежка

Максим сидит на высоком барном стуле в столовой в доме Ричарда и Клариссы, его лицо серьезно, бледно и лишено эмоций. Он – словно застывшее каменное изваяние. Он искал ее всю ночь, а теперь – это? Кусок бумаги?

– Она улетела без денег? Без вещей?

– Если ты не давал ей денег, откуда же им у нее взяться? – спросила Кларисса с легкой насмешкой.

Максим замолчал и попытался переварить эту новость. Его странная синеглазая девочка предпочла сбежать, бросив все. Почему? Она могла получить все, что хотела. Чего же она хотела, он теперь не узнает. Как она могла сбежать?!

– Когда она улетает? – Максим сосредоточенно смотрит на исписанный аккуратным почерком листок.

– Какая разница? – Голос Ричарда суров, он взвинчен, он в ярости. Никогда еще он не был так взбешен. Хотя он знает Максима много лет, и ничего другого от него не стоило ждать. Бедная девочка.

– Я спрашиваю, когда она улетает?! – Максим говорит очень тихо, но напряжение такое, как перед началом торнадо. И тогда на него налетает Кларисса. Она – как разъяренная тигрица. Сейчас она выцарапает ему глаза!

– Какое тебе дело, когда она улетает?! – кричит Кларисса.

– Мне есть дело.

– Не ищи ее. Слышишь? Она сделала выбор. Если в тебе осталась хоть капля чего-то человеческого, пообещай оставить ее в покое.

– Нет. Я не могу тебе ничего обещать.

– Нет?! – Кларисса вскочила и чуть не перевернула табурет. – Нет?

– Нет.

– Почему?

– Это мое дело!

– Твое? Я знаю, что случилось. Хоть Арина и не сказала ни слова. Да она еле могла говорить! Она пробежала несколько километров по лесу, босиком…

– Что? – на этот раз Максим вскочил и забегал по кухне.

– Ты удивлен? Как ты мог потащить ее на Горианские игры? Ты обезумел? Тебе мало женщин, готовых на все для тебя? Тебе обязательно нужно было сломать эту девочку?

– Я сам разберусь с нею, скажи мне, где она. Каким рейсом и куда ты ее отправляешь, Кларисса, детка?! Скажи мне! – он стучит кулаком по столу, и Кларисса взрывается.

– Не смей называть меня деткой! Она влюбилась в тебя, а ты просто решил сделать из нее очередную шлюху? Ты, кажется, обещал не показываться в Лондоне. Так будь любезен…

– Что ты сказала? – переспрашивает Максим. Взгляд его делается колким и узким.

– Она сказала, что тебе, Максим, не стоит показываться в Лондоне некоторое время, – голос Ричарда был как ушат ледяной воды, но Максим, кажется, пропустил это мимо ушей. Он сфокусирован на Клариссе, на ее рыжих волосах.

– С чего ты взяла, что она влюбилась в меня? У нас был контракт.

Они с Клариссой застывают, испепеляя друг друга взглядами. И каждый взгляд полон бури. Ураган «Кларисса» взрывается первым.

– Ну ты и дурак. Засунь себе в задницу свой контракт. Она просто думала, глупая маленькая девочка, что ты стоишь любви. Что у тебя есть сердце.

– Я никогда ей не врал, – возражает Максим.

– Да! – зло смеется Кларисса. – Ты никогда никому не врешь… Поборник правдивости. Но она в тебя наивно поверила! Это ты способен понять? Так оставь же ее в покое.