мгновенно излечивающий любую пневмонию (от которой раньше умирало больше половины младенцев, зачислявшихся в раздел «младенческой смертности») и туберкулез (забиравший больше четверти печальной жатвы). Правда для того, чтобы этот антибиотик можно было применять, в не менее старинной Чухломе пришлось построить еще одну фармацевтическую фабрику, на которой выращивались различные «полезные бактерии»: антибиотик напрочь сносил всю желудочно-кишечную микрофлору.

Впрочем, в Чухломе делали «микробные коктейли» для взрослых, для младенцев «нужных микробов» выращивании фармзаводы в Ветлуге и в Чердыне. А на вопрос Струмилина «какого рожна заводы строятся в самой глуши» Таня дала простой ответ:

— В глуши воздух не отравлен грязными выхлопами промышленности, и общее бактериологическое заражение там на порядки меньше.

Но в целом борьба с пневмониями и туберкулезом шла более чем успешно, что, между прочим, дало и приличный экономический эффект, и эффект в чем-то даже неприличный политический: буржуи тоже болеть не любят, поэтому с удовольствием мощные лекарственные препараты закупали. А Иосиф Виссарионович саму возможность поставок лекарств в разные страны обложил и определенными политическими условиями. Одним из которых стала «свобода торговли». Но не в смысле «пусть буржуи что хотят в СССР продают», а в смысле «пусть СССР напрямую заключает контракты с любыми буржуинскими компаниями».

Но чтобы фабрики эти работали, требовалось много (на самом деле много) управляющих вычислительных машин. И еще больше требовалось средств коммуникации между людьми и машинами. А так же — много устройств, способных информацию хранить. И вот с последним внезапно стало довольно хорошо.

После того, как Сергей Алексеевич Лебедев получил неслабый такой втык от Тани за разработку запоминающий устройств на магнитных барабанах, он переключился на создание устройств иного типа, и осенью (после отдельного согласования проекта со светловолосой начальницей) запустил в серийное производство сразу два типа новых запоминающих устройств. Оба хранили информацию на десятисантиметровых дисках, но в одном типе устройств диски были металлические, вращались с бешеной скоростью в наполненном аргоном герметичном корпусе и могли хранить до шестнадцати мегабайт различных данных: Таня в приказном порядке установила восьмибитную единицу хранимой информации. В другом устройстве диски изготавливались на основе полиэтилентерефталата, и они вращались в простой пластиковой кассете довольно неспешно, да и емкость у них была поменьше, всего один мегабайт. Зато кассета была съемной, и само устройство запоминания получилось удобным и недорогим, а информации на кассетах можно было хранить сколько угодно: в порядке эксперимента в Институте вычислительной техники на них записали несколько тысяч художественных книг и все они поместились в одном ящике письменного стола…

А что касается собственно вычислителей, ситуация тоже выглядела многообещающе. Когда выяснилось, что для производства антибиотика (точнее, для хранения рабочих программ, управляющих процессами синтеза) оперативной памяти машины не хватает, было решено создать контроллер, быстро переключающий управление на машину с нужной в данный момент программой — и это было сделано довольно быстро. А затем… прогресс-то всё движет куда-то, и главным образом вперед, так что где-то в начале весны еще Башир Искандарович Рамеев похвастался перед Таней тем, что ему удалось (применив какую-то «многоступенчатую экспозицию», что бы это ни значило) уменьшить размер микропроцессора аж в шесть раз. И предложил системы, включающие в себя несколько машин, сразу изготавливать на одном кристалле.

— Уважаемый Башир Искандарович, — ответила ему тогда Таня, — управляющей системе завода абсолютно безразлично, занимает ли управляющий процессор шесть квадратных миллиметров кристалла или лишь один. Потому что эти машины умеют адресовать всего шестьдесят четыре килобайта памяти.

— Но мы по этой же технологии и размеры памяти уменьшили!

— И в шесть раз уменьшили размеры стального шкафа, в который вся эта микроэлектроника запихнута? Нет, то что вы резко улучшили технологию — это замечательно. Но делать по технологии реактивного самолета паровоз несколько глупо, вы не находите? Но можно пойти несколько другим путем. У нас процессор шестнадцатибитовый, то есть он и память адресует в размере шестидесяти четырех килобайт, и, что тоже немаловажно, числа умеет считать до шестидесяти пяти с чем-то тысяч. А вы посидите, подумайте — и придумайте аналогичную машину, умеющую работать с числами длиной в тридцать два бита, тогда и прямая адресация памяти обеспечит решение всех наших текущих задач. Ненадолго, но, думаю, лет на десять такого задела нам бы хватило.

— Мне это как-то в голову не приходило…

— А теперь пришло. Вы хоть представляете, что вам нужно будет сделать? Я имею в виду пути по доработке схем и так далее.

— Это-то я представляю, но пока не представляю, во что может обойтись производство.

— Как вы, вероятно, уже выяснили, серийным производством у нас занимаются другие люди. Так что приступайте, а когда решение будет на подходе, поговорим и о производстве.

Хороший разговор получился, плодотворный: пинок в заданном направлении, да еще и с наглядной демонстраций сияющих перспектив, очень способствует творческому процессу — и уже к ноябрю Башир Искандарович предложил «вроде бы работающую» схему нового процессора. Собравшиеся в связи с этим технологи решили, что за весьма умеренную сумму в районе тридцати двух миллионов рублей можно за год с небольшим запустить изделие в серийное производство.

— А почему рублей не шестьдесят четыре миллиона? — очень ехидно поинтересовалась Таня. — Вы же даже не выбрали разрядную сетку прежней машины!

— А мы один разряд под знак отвели, — с довольной мордой лица ответил руководитель группы технологов Соломатин. — Чтобы точно знать, что деньги мы брать будем, а не отдавать… на время постройки нового завода, конечно. Шучу конечно, так случайно совпало. Вы когда сможете бюджет в Госплане согласовать?

— Через час положите мне на стол приказ о начале строительства, я подпишу. А в Госплане ничего согласовывать я не собираюсь, у них все равно денег нет, так что распечатаем свои загашники.

— Я бы хотел уточнить, — полюбопытствовал присутствующий на этом совещании Келдыш, — у вас таких загашников много? Просто ИПМ на следующий год получил примерно треть от потребностей, и я хотел узнать…

— Мстислав Всеволодович, насколько я помню, ИПМ недостающие денежки легко может заработать, выполняя заказы промышленности. И прочих организаций. Поговорите, например, со Струмилиным — он постоянно жалуется, что трое его программистов катастрофически запаздывают с разработкой нужных ему для анализа статданных программ. У вас же институт прикладной математики, так и прикладывайте ее не только к Королеву. А если вы приложите ее, скажем, к оптимальному раскрою тканей, то, думаю, швейные артели вас просто завалят деньгами…

— Очень неожиданное предложение… но интересное, я подумаю. Спасибо за совет!

Перед самым Новым годом Таня предоставила Сталину небольшой «отчет о проделанной работе»:

— Сейчас у нас основная проблема — это подготовка педиатров. Стране их срочно нужно примерно девяносто тысяч — я имею в виду новых, а столько институты подготовят года через три. Поэтому ВНИПИ, с помощью китайских товарищей, строит четырнадцать центров переподготовки младшего медперсонала, их уже в середине февраля запустим и будем в месяц где-то по семь-восемь тысяч медсестер, имеющих базовую квалификацию по работе с младенцами, выпускать. А через год-другой половину из них отправим на дообучение уже на врачей.

— Вы думаете, что месяца обучения в этих центрах будет достаточно?

— Нет конечно! Но они смогут хотя бы правильно младенцев обработать, чтобы исключить болезни, которые были причиной более чем восьмидесяти процентов смертей. У нас уже смертность среди младенцев упала с шести с половиной процентов до одного и семи, а они — даже с базовой подготовкой, снизят ее еще вдвое как минимум.

— Это хорошо. Но сейчас нам стали поступать довольно многочисленные жалобы на… извините, но некоторым товарищам кажется, что принудительные аборты — это перебор.

— Пусть им кажется дальше. Сейчас мы уже на втором месяце беременности можем однозначно выявлять болезнь Дауна, и я абсолютно убеждена, что увеличение поголовья дебилов стране категорически не нужно. Да и матери с такими детьми всю жизнь мучиться будут, а нам это надо? Я уже не говорю о последствиях краснухи… с которой я, вообще-то говоря, давно уже мечтаю полностью расправиться. Мечтаю, даже зная, что это невозможно… И да, сразу скажу: новые тесты на генетические болезни гарантируют абсолютную достоверность. Но мне все же интересно, а кто это жалуется на то, что им дебилов рожать не дают?

— Хм… жалуются… в общем, примерно те, про кого вы и предупреждали. Жалобы идут из окатоличенных областей Украины и Белоруссии, причем из Белоруссии их, в общем-то, единицы, и приличное число