До него приходилось пройти метров тридцать от крыльца, так что дом обошёлся на пару процентов дешевле.

– Да, Бронислав Николаевич, – ответил сантехник. – Переживаю я что-то за вас. Можно войти?

– Ну входи, – ответил полковник с лёгкой заминкой.

Уже на крыльце Глобальный понял в чём дело. Вишенка встретил его в одном носке, в рубашке с расстёгнутыми верхними пуговицами и манжетами. И в семейных трусах в горошек.

– А я тут… никак второй носок найти не могу, – почесал щетину Вишенка. В глазах столько растерянности, словно хаос вокруг один, бардак и безнадёга. – Куда она их девала постоянно? И откуда находила? Вот загадка!

Боря осмотрелся. А в доме пока даже пыль без хозяйки собраться не успела.

«А весь хаос и растерянность скорее на лице мужа, который настолько привык к жене, что даже с носками справиться не может», – тут же добавил внутренний голос.

– Бронислав Николаевич, а вы её… прям любите? – спросил сантехник, оглядываясь в поисках арбалета в прихожей.

Определённый беспорядок Вишенка всё же в обстановку привнёс. Так среди дивана, кресел и камина теперь валялся автомобильный бампер и знак «Осторожно строительные работы». Но оба как-то в уголке, с краешка и «артефакты» старались ничем не привлекать внимания. Если бы не грязные следы, что тянулись от прихожей к лестнице и остались на ковре, можно было вообще не заметить.

– Ну как люблю? – удивился Вишенка. – Мы же двадцать пять лет вместе. Это целая жизнь, считай. Лошади!

– Почему лошади? – невольно переспросил сантехник, разглядывая трофейные головы животных на стенах в просторном помещении с витой лестницей, что вела на второй этаж и была устлана коврами, а теперь ещё и заляпанными.

«Вишенка явно пытался попасть в спальную после последней охоты», – прикинул внутренний голос.

– Потому что они двадцать пять лет живут, – припомнил полковник и на радостях от этого факта обнаружил штаны. А вот с кителем не так повезло. Запропастился куда-то. – Ты это… стрелять из арбалета умеешь?

– Не приходилось, – тут же навострил уши Боря.

– Вот и мне не приходилось, – признался Вишенка. – Херня какая-то вышла. Только по колено в грязь провалился. И бампер сорвал, пока по лесным дорогам волков искал. А что толку?

– Нет толку, – кивнул Боря и уточнил, как будто дело было бы пару дней назад. – А арбалет покажите? Никогда вживую не видел.

Вишенка вздохнул и с трагическим видом покачал головой:

– Не могу. Я пока из снега выбирался, где-то там его и посеял, – тут Вишенка снова вокруг себя осмотрелся и добавил трагично. – Я же в куртке был. Пуховик «Аляска». Но пуховик вон в прихожей висит. А китель не висит. А как можно проебать китель под пуховиком? И откуда дорожный знак взялся? Там ведь чисто бездорожье одно было. И…

– Волки? – с сочувствием в голосе спросил Боря.

– А может и волки, – добавил Вишенка, отбросил штаны, что никак не налезали на него ни одной штаниной. – Жизнь вообще либо волчья, либо собачья! – заявил он горячо, голову в ладонь сложил, сокрушаясь и вдруг… захрапел. Почти сидя, почти в присяде, больше напоминая не до конца присевший экзокостюм.

«Тут нам делать больше нечего», – прикинул внутренний голос, после чего Боря взял плед с кресла, уложил полковника на диване, подложил под голову подушку и укрыл его следом, как и подобает человеку.

Всё-таки у каждого бывает сложный период в жизни.

– Запомни, Боря. Только мы определяем, кому доверить безымянный палец, а кому показать средний, – добавил на прощание полковник и перевернувшись на бок, снова засопел.

Только сантехник вышел на крыльцо, как телефон зазвонил. Подхватил не глядя, спешно прикрывая дверь.

– Боря, я уволилась, – раздался женский голос. – Всё! Готова петь и выступать. Частушки учить? Или стихов достаточно?

Это была Лида Гусман.

– Так, уволилась, понял, – выставил привычный фильтр серых будней Боря. – Я тогда сейчас продюсеру перезвоню и сразу тебе, как встречу назначим.

– Ага, давай. Мне теперь всё равно делать нечего, подожду, – судя по весёлому голосу, девушка была на позитиве. Из трубки едва ли радуга не лилась. - Я же свободная как птица!

Боря скусил лицо, как будто сразу вся радуга в лицо и брызнула. И перезвонил Кобе.

– Моисей Лазаревич, я готов привести солистку на пробы.

– Что значит, готов? А как же конкурс? – откатился на прошлые позиции продюсер.

Коба был как всегда на суете и куда-то очень спешил в этот момент. Отвечал на ходу. Периодически доносились возгласы вроде «тарелочками не звени, обмудок!» или «блядский тромбон-то здесь откуда?».

– Решили же без конкурса, – прикинул Глобальный и сделал подсказку. – Я просто сразу знаю, кто победит. Не будем терять времени.

– Так уж и знаете, Борис? И людей всех подобрали? Надёжные все, да?

– Ну да, – ответил Глобальный, а затем понял, к чему клонят и тут же напомнил о текущем положении дел. – Моя студия, мои тексты, ребята Ромины тоже... мои, – с ходу перечислил Глобальный.

Благо фамилия для эстрадных дел подходила.

– Но права на Город на Неве принадлежат мне, - пытался протестовать Коба.

– Права да, но люди нет. Договор на исполнение у вас только с Романом, – спокойно поправил Боря и тут же внёс ремарку. – Я могу просто собрать новую группу. Тогда каждый останется при своих. Вы с правами и без ничего, мы со всем остальным, но с новым началом. Мне не долго новые тексты бахнуть.

– Но я уже везу группе оборудование! – возмутился Коба.

– Как и я солистку, – напомнил сантехник и дожал. – Так что? Мы всё ещё смотрим в одном направлении? У Романа не так много времени.

– Борис, быть мальчиком – вопрос пола. Быть мужчиной – вопрос возраста. Быть джентльменом – вопрос выбора. Быть мудаком – вообще не вопрос.

«Спроси его, читали ли ему в член Бродского с выражением?» – тут же подколол внутренний голос: «Может, проникнется?»

– Я всего лишь уверен в том, что приведу отличную солистку в группу, – твёрдо добавил сопродюсер, с официальной должностью которого в коллективе ещё не разобрались.

В динамике просочилась реплика «Сеня, гитару