— Кардинал Лоу, — машинально ответила Дарби. — А в работе местных благотворительных организаций она, случайно, не принимала участия? — Исследованием этого вопроса Брайсон не занимался.

— У дочери после занятий в университете и работы в двух местах практически не оставалось свободного времени. Ханна постоянно жаловалась на это мне и отцу, говорила, что хотела бы вести более интересную и насыщенную жизнь. Если она и занималась благотворительностью, то мне об этом ничего не известно.

— Был ли у нее постоянный приятель? С кем она встречалась? — Дарби охватило отчаяние, она понимала, что хватается за соломинку.

— Ханна встречалась с очень славным мальчиком здесь, дома, но их отношения прекратились после того, как она уехала учиться в колледж, — ответила Трейси Гивенс. — В Бостоне на свидания ее не приглашали. И она очень переживала из-за этого.

— Благодарю, что уделили мне время, миссис Гивенс.

Дарби смотрела на скорбное выражение лица Иисуса Христа, и по какой-то непонятной причине мысли ее вдруг переключились на Тима Брайсона. Его тело лежало в гробу в зале для траурной панихиды в Квинси. Завтра его похоронят. Интересно, кто занимался организацией церемонии погребения?

Дарби вспомнила фотографию его дочки в рамочке на столе и, представив ее, попыталась разобраться в своих чувствах.

«Мне очень жаль твою дочь, — говорила холодная, аналитическая часть ее рассудка. — Но я не горюю из-за того, что случилось с тобой, Тим. Я знаю, что должна сожалеть, но у меня не получается».

Дарби подумала о своей матери. По привычке — а может, в силу искренней веры — она опустилась на колени и, выпрямив спину, как учили ее монахини в пансионе святого Стефана, осенила себя крестным знамением и закрыла глаза. Сначала она помолилась за упокой души Шейлы. Потом стала молиться за здравие Ханны.

В кармане куртки завибрировал телефон. На экране появилась надпись: «Абонент не определяется». Дарби подождала, пока аппарат прозвенит три раза, и только тогда ответила на вызов.

— Вы просите Господа о том, чтобы он помог вам найти Ханну? — полюбопытствовал Малколм Флетчер.

Дарби сунула руку подмышку и расстегнула наплечную кобуру. Потом медленно обвела церковь взглядом. Скамьи были пусты, стены с витражными изображениями кальварий[26]прятались в тени.

— Не думала, что снова услышу ваш голос, специальный агент Флетчер.

— Бывший агент. Это было очень давно.

— Джонатан Гейл все нам рассказал.

— Умная ложь! — отреагировал на ее слова Флетчер.

— Я знаю, чем вы занимаетесь. Мне известно, для чего вы здесь.

— Разве вы не собираетесь расспрашивать меня о детективе Брайсоне?

— Вы признаетесь, что убили его?

— Я оказал вам услугу. Кто знает, что он еще замышлял? Быть может, вам сто́ит лишний раз проверить, на месте ли вещественные доказательства.

— Почему бы вам просто не ответить на мой вопрос?

— Я хотел, чтобы Тимми передал вам сообщение, и решил отправить его по воздуху. — Флетчер рассмеялся глубоким, рокочущим смехом, от которого по спине Дарби побежали мурашки. — Разве вы не рады тому, что он мертв?

— Не думаю, что он заслуживал страданий.

— Еще одна ложь. Это одна из причин, по которой вы сейчас находитесь в церкви, правильно? Вы хотели возложить на алтарь свою вину и попросить Всевышнего о прощении. Я совсем забыл о том, что вы, католики, прямо-таки обожаете душевные терзания. И что, Он решил покончить с игрой в молчанку и ответил вам?

— Я все еще жду.

— Разве вы не знаете, что ваш Бог торгует молчанием и тленом?

— Мы идентифицировали останки.

— Я уверен, что Тина Сандерс испытывает облегчение. Она давно молилась о том, чтобы такой момент наконец наступил.

— Она по-прежнему отказывается разговаривать с нами.

— Хотел бы я знать почему.

— Давайте поговорим о Сэме Дингле.

— Боюсь, придется прервать нашу интереснейшую беседу. Я не совсем доверяю телефону. Никогда нельзя знать заранее, кто может тебя подслушивать. Кстати, Дарби…

— Да?

— Невзирая на все, что вы читали или слышали обо мне, я не намерен причинять вам зла ни сейчас, ни в будущем. Судьба Ханны в надежных руках. Надеюсь, вы отыщете девушку в самое ближайшее время. Прощайте, Дарби.

Щелк.

Дарби стояла на ступенях церкви, настороженно озираясь по сторонам, когда телефон зазвонил снова. Это был один из экспертов-техников группы наружного наблюдения.

— Мы не смогли проследить, откуда пришел вызов, — сообщил он. — Если он позвонит снова, постарайтесь удержать его на линии как можно дольше. В одно прекрасное мгновение он забудется, и мы его поймаем.

— Сомневаюсь, — ответила Дарби.

Ханна Гивенс думала о письме. Ее терзали сомнения, она боялась, что совершила ошибку.

Три дня назад Уолтер подарил ей лист очень хорошей писчей бумаги и такой же конверт с маркой. Он дал ей ручку и предложил написать письмо родителям. Он даже пообещал отправить его почтой.

Ханна прекрасно сознавала, что Уолтер никогда и ни за что не отошлет ее письмо. Это было бы слишком рискованно. При нынешнем уровне развития криминалистики полиция запросто могла проследить марку до почтового отделения, в котором она была куплена. Она видела, как это делается, в каком-то сериале.

Письмо, как она себе представляла, было предложением мира, способом заставить ее заговорить. Уолтер отчаянно нуждался в том, чтобы она заговорила. Он уже пытался вынудить ее открыться, поделившись ужасающими подробностями того, как мать едва не сожгла его живьем, после чего ударился в религиозные разглагольствования о необходимости всепрощения.

Но когда она так и не открыла рта, продолжая молча сидеть и смотреть мимо него, то почувствовала, что ему хочется ударить ее. К его чести, он этого не сделал, но это вовсе не означало, что Уолтер будет ждать вечно. Однажды он уже причинил ей боль. И она нисколько не сомневалась, что он способен сделать это снова.

Уолтер оставил ей фломастер. Она даже позволила себе помечтать о том, что использует его в качестве оружия, — например, проткнет ему горло. Или, по крайней мере, выколет ему глаз. Она прокручивала в голове возможные варианты развития событий и вдруг заметила, что ни разу не устрашилась задуманного. Еще никогда и никому она не сделала больно, но была уверена в том, что, когда придет время, рука ее не дрогнет.

Уолтер, однако, был очень умен. Он не забудет о фломастере. И непременно попросит вернуть его.