– Да, милый, – повторила Фрэнсин Лей.

– Остальное доскажу утром. – Голос де Руза стал хриплым. – Думаю, мы с Ником чисты перед законом… Поедем в Рино, поженимся… Мне надоело шляться по бабам… Налей мне еще выпить, детка.

Фрэнсин Лей не пошевелилась, только ласково провела пальцами по его лбу и вискам.

– Да, милый.

– И не называй меня «милым», – пробормотал де Руз. – Зови меня просто «тряпкой».

Когда де Руз заснул, Фрэнсин соскользнула с подлокотника и села на пол рядом с креслом. Она сидела не шевелясь и смотрела на де Руза, обхватив подбородок длинными изящными пальцами с вишнево-красными ногтями.

Большой Джон Мастерс был огромен и лоснился от жира. Обвислые щеки, очень пухлые пальцы в ямочках, зачесанные надо лбом рыжеватые пряди. Он носил темно-красный пиджак с накладными карманами, галстук в тон пиджаку и желтую шелковую рубашку. Изо рта торчала толстая коричневая сигара с алыми и золотыми полосками.

Толстяк наморщил нос, покосился на закрытую карту, сдержал ухмылку.

– Давай, Дейв, здесь тебе не муниципалитет.

На стол легли четверка и двойка. Дейв Ааге мрачно взглянул на них, опустил глаза на карты в своей руке. Он был высоким и тощим, с вытянутым лицом и волосами цвета мокрого песка. Держа карты на ладони, он медленно перевернул верхнюю и бросил на стол. Дама пик.

Большой Джон Мастерс разинул рот, пожевал сигару, хмыкнул:

– С тебя причитается, Дейв. Иногда леди права.

С довольным видом он перевернул закрытую карту. Пятерка.

Ааге вежливо улыбался, не двигаясь с места. Из-за длинной шелковой портьеры, закрывавшей узкое арочное окно, раздался приглушенный звон. Ааге вынул сигарету изо рта, аккуратно пристроил ее на край пепельницы, стоявшей на подставке рядом с карточным столом, и потянулся за портьеру к аппарату.

Он сказал что-то в трубку холодным, шелестящим голосом и долго слушал. Ничего не отражалось в его зеленоватых глазах и узком лице. Мастерс поежился и прикусил сигару.

После долгой паузы Ааге сказал:

– Мы дадим вам знать.

Он положил трубку на рычаг и задернул штору. Затем поднял с подноса сигарету и потянул себя за мочку уха.

– Что, черт возьми, стряслось? – рявкнул Мастерс. – Гони мою десятку.

Ааге сухо улыбнулся, откинулся на спинку кресла, потянулся за стаканом, отпил, поставил стакан и затянулся сигаретой. Его движения были расслабленными, почти рассеянными.

– Мы с тобой парни не промах, верно, Джон?

– Еще бы! Этот город принадлежит нам. Но какое отношение это имеет к блэкджеку?

– А до выборов осталось два месяца, не так ли, Джон?

Мастерс нахмурился, выудил из кармана новую сигару, вставил в рот.

– И что с того?

– Представь, что у наших недоброжелателей возникли проблемы. Только что. Разве это не отличная новость?

– Хм… – Мастерс поднял брови, такие густые, что пришлось напрячь все лицевые мускулы, чтобы сдвинуть их с места. Некоторое время он размышлял. – Паршиво, если его не схватят по горячим следам. Избиратели решат, что мы его наняли.

– Ты говоришь об убийстве, Джон, – терпеливо сказал Ааге. – А я ни словом не обмолвился об убийстве.

Мастерс опустил брови и дернул за жесткий черный волос, торчавший из ноздри.

– Так говори, не тяни!

Ааге улыбнулся, выпустил кольцо дыма, наблюдая, как оно рассеивается.

– Мне только что сообщили. Донеган Марр мертв.

Мастерс не спешил. Его туша медленно наклонилась над карточным столом. Когда наклоняться стало некуда, челюсть отвисла, а мышцы вздулись, словно толстая проволока.

– Что? – прохрипел он. – Что?

Ааге кивнул, невозмутимый, как вечные льды.

– С убийством ты угадал, Джон. Он был убит полчаса назад в собственном офисе. Убийцу не нашли. Пока.

Мастерс пожал плечами и откинулся назад. С глупым выражением на лице оглядел комнату. И внезапно рассмеялся. Смех гремел в башенке, где сидели мужчины, раздавался в громадной гостиной, отражаясь от мрачной мебели, торшеров, которых хватило бы для освещения бульвара, двойного ряда картин маслом в массивных золоченых рамах.

Ааге молчал. Затем медленно раздавил окурок в пепельнице, пока тот не превратился в горсть пепла, и стряхнул пепел с тонких пальцев.

Смех замер внезапно. В комнате стало тихо. Казалось, смех изнурил Мастерса. Он промокнул лицо.

– Мы должны действовать, Дейв, – сказал он невозмутимо. – Чуть не забыл. И поскорее. Это же динамит.

Ааге снова потянулся к портьере и перенес аппарат на карточный столик.

– И мы знаем как, верно? – спокойно заметил он.

В грязновато-карих глазах Джона Мастерса зажегся коварный огонь. Он облизал губы и потянулся громадной рукой к трубке.

– Знаем, – проурчал он. – Еще бы не знать!

Пухлыми пальцами, которые не помещались в отверстия, он набрал номер.

Даже сейчас выражение лица Донегана Марра оставалось невозмутимым и сдержанным. На нем был серый пиджак в цвет небрежно откинутых над моложавым лицом пепельных волос. Там, где волосы падали на лоб, остались бледные полосы, остальную кожу покрывал ровный загар.

Он откинулся на синюю подушку кресла. Потухшая сигара лежала в пепельнице с бронзовой борзой. Левая рука Марра свисала сбоку от кресла, правая – сжимала пистолет. Свет из окна, падавший сзади, отражался от ровных блестящих ногтей. Серая фланель пиджака с левой стороны побурела от крови. Донеган Марр был мертв, и мертв уже давно.

Высокий, смуглый и стройный мужчина прислонился к картотечному шкафу красного дерева, сосредоточенно всматриваясь в лицо убитого. Он спокойно и небрежно засунул руки в карманы синего сержевого пиджака, сдвинул на затылок соломенную шляпу, но в глазах и поджатых губах покоя не было и в помине.

Рыжеволосый здоровяк, ползавший по синему ковру, поднял голову:

– Гильз нет, Сэм.

Смуглый не проронил ни слова и не шевельнулся. Рыжеволосый встал, зевнул и посмотрел на труп в кресле:

– Черт, а дельце-то смердит. До выборов осталось два месяца. Кое-кому не поздоровится.

– Мы учились в одной школе, – медленно сказал смуглый. – Дружили, даже приударяли за одной девчонкой. Девчонка выбрала его, но и тогда мы остались друзьями, все трое. У него была светлая голова. Может быть, слишком…