— В замке Фонтенбло.

Дрожь сотрясла Маржантину.

— В замке… — прошептала она. — Да-да… В замке французского короля, так?

— Да, мадам.

Выстрел часового как будто убил безумие Маржантины. С изумлением, почти с ужасом она убеждалась, что рассуждает, что мысли ее ясны, в них есть связь и порядок, понимала, что и памятью своей она владеет.

Как во сне, она опять пробежала в мыслях свой путь от Парижа до Фонтенбло, припомнила, как ожидала короля — своего возлюбленного, повторяла слова герцогини д’Этамп:

— Вот она, твоя дочка, твоя Жилет!

Но некоторые события, случившиеся с ней за время безумия, словно скрылись от нее в густом мраке.

Так, она совершенно не помнила, как ей пришло в голову пойти в Фонтенбло; не помнила и того, что девушка, которая ей теперь улыбается, когда-то была у нее в лачуге.

С робкой тревогой она спросила:

— Не скажете, как вас зовут?

— Меня зовут Жилет…

Маржантина судорожно схватилась за одеяло, но сдержалась.

— Жилет… — нежно повторила она. — Красивое имя…

Жилет улыбнулась.

— А почему меня отнесли в этот прекрасный замок?

— Это я так велела…

— Вы? Ну да… ничего нет удивительного…

— Почему? — опять улыбнулась Жилет.

— Потому что вы добрая… и вообще… может, так оно и надо…

Жилет не поняла эту невнятную фразу, которой Маржантина выразила еще более невнятные чувства. Впрочем, в поведении и в словах раненой ей все было странно.

Неужели это та самая женщина, которая так жестоко обращалась с ней в Париже? Какая с ней случилась перемена? И почему сейчас, перед выстрелом часового, Маржантина бросилась к ней с криком: «Моя дочка! Моя Жилет!» Эта женщина казалась ей окутанной тайной…

А Маржантина спрашивала дальше:

— У короля, говорят, есть дочь… как сказать… дочь, а матери ее не знают… Это правда?

От этого вопроса Жилет побледнела, глаза ее заволокло слезами, она потупилась… Маржантина пристально глядела на нее.

— Вы отвечайте… — нетвердым голосом опять заговорила раненая. — Вы уж поверьте… право слово… уж раз я спрашиваю… Вы мне ответьте, как будто я умираю, а от ваших слов моя жизнь и смерть зависит…

— Это правда, мадам, — сказала тогда Жилет. — У короля есть дочь… Наверное, так, раз он сам это мне говорил…

— А кто эта дочь? Это вы, правда? Это вы…

Горестный вздох вырвался у девушки, и она ответила:

— Да, это я… Дочь короля… а матери, увы, нет у меня!

Маржантину с головы до ног сотрясла судорога. Из ее глаз медленно-медленно потекли слезы.

— Мадам, мадам! — в испуге воскликнула девушка. — Что с вами? Вам плохо?

Маржантина отрицательно покачала головой и сдавленным голосом прошептала:

— Погодите… мне надо вам сказать… с силами соберусь и скажу…

Жилет ожидала, вся трепеща.

— Послушайте… — заговорила наконец Маржантина. — Вот что мне надо сказать вам… У меня большой кусок жизни словно во тьме лежит и, видно, уже никогда мне его не осветить… Что случилось за это время? — не знаю… Сколько дней, сколько лет это все продолжалось? Тоже не знаю… Мне кажется, я проспала долго-долго и только теперь проснулась… Разве только кое-что я смутно припоминаю… Вот и вас я, кажется, где-то видела… но мне это, конечно, мерещится…

— Да, конечно, мерещится! — с пониманием отозвалась Жилет.

Маржантина продолжала:

— Зато все то, что было со мной до этого темного времени, я помню до мельчайших подробностей. От того горя мне и сейчас больно, как от нынешнего. А радости в уме такие яркие — и не скажешь, что столько лет прошло. И все это у меня в голове перемешалось…

— Постойте, отдохните, я прошу вас! — перебила ее Жилет. Она поняла, что больная сильно взволнована, и перепугалась.

— Отдохнуть? — горячо возразила Маржантина. — Какой отдых! С вами говорить — вот мой отдых! Да вы же не знаете… Ох, если бы только так! Вы послушайте… Вы молодая невинная девушка, вам, пожалуй, не стоило бы рассказывать… может, вы меня осудите… А все-таки надо рассказать… Я была тогда молода, красива и всей душой любила молодого кавалера, а он мне клялся в вечной любви… Вот вы и покраснели… этого я и боялась… Как быть?

— Нет, нет! — поспешно воскликнула потрясенная Жилет. — Говорите… не обращайте внимания…

— И стала я матерью… родила ребеночка… И в тот самый день — в день горя и радости — я узнала, какой негодяй тот, кого я любила… Чуть не умерла тогда… А потом жила дальше, и жизнь моя была бы очень хороша, не потеряй я ребеночка…

— Так он умер? — спросила Жилет.

Маржантина не ответила — может быть, и не услышала. Она продолжала, все больше и больше волнуясь:

— А знаете ли, как звали того человека?

— Скажите! Непременно скажите!

— Звали его Франсуа, и стал он потом французским королем.

— Мой отец! — прошептала Жилет, теряя силы.

— А ребеночек мой… да я вам не сказала ведь, что то была девочка? Не сказала, что обожала ее всей душой, до безумия? Слушайте… слушайте… все это было в Блуа…

— В Блуа! — тихонько произнесла девушка.

— И однажды она пропала. Как пропала? Не знаю… Позже, гораздо позже, ее будто видели в Манте…

— В Манте! — прохрипела Жилет, побледнев, как смерть.

— Говорили мне, ее увел какой-то человек… да какой человек! Чудище, урод безобразный… А потом я ничего уже не помню.

Глухой стон невыразимой радости вырвался у Жилет. Ей хотелось закричать: «Матушка! Матушка! Это я — ваша дочь!», но горло не могло издать ни звука. Хотела протянуть руки — но чувствовала, как жизнь ее покидает, что она сейчас упадет…

— Ангелы небесные! Это она! Это она!

С этим воплем Маржантина вскочила с постели и заключила дочь в объятия.

По возгласам Жилет, по тому, как росло ее возбуждение по мере рассказа, по тому, что с ней случилось при последних словах, она поняла: девушка узнала себя в ее рассказе.

Под исступленными ласками матери Жилет открыла глаза.

— Матушка! — еле-еле прошептала она.

— Это ты! — стонала Маржантина со смехом и с рыданиями. — Так это же ты! А я сомневалась! Плохая я, видно, мать! Какая ты красивая! Как выросла! Господи! Как же давно это было! А я-то думала: увижу тебя и возьму на руки побаюкать — представляешь?

Что за этим последовало — описать невозможно.

Но наконец после всех слез и вздохов Маржантина захотела узнать, откуда Жилет знает своего отца, как она попала в замок Фонтенбло.