Перед тем как уснуть в ту ночь, когда они вернулись с Канала Черепов, двеллер набросал краткий обзор событий, которые намеревался отразить потом в дневнике. Великий магистр всегда учил его составлять план того, что он собирался написать. И вот все было хорошенько обдумано, задачи поставлены, но у Джага просто не хватало времени и сил их выполнить.

Сейчас он поднял голову от незаконченной работы: Двеллер заснул, сидя за рабочим столом.

– Так ты проснулся? – сказал Рейшо. – Тогда я тебе поесть приготовлю.

Тем временем Джаг, как он делал несколько раз на дню и уж непременно после утреннего пробуждения, снял висевший на его шее кожаный мешочек и, открыв его, вынул камни, составлявшие часть Книги Времени, чтобы в очередной раз как можно внимательнее к ним приглядеться.

При свете дня два синих камня блестели еще ярче. Двеллер впервые осмотрел их, как только они вернулись в дом Шарца, и обнаружил, что на каждом из них имелись неглубокие прорези, чем-то напоминающие канавки со скошенными под разными углами краями. Предположив, что они необходимы для соединения камней друг с другом, Джаг неоднократно пытался проделать эту операцию, но его усилия так и не увенчались успехом.

Канавки эти представляли собой еще одну загадку, бросавшую вызов его сообразительности. Несомненно, к чему-то они должны были подходить или что-то должно было подходить к ним.

Двеллер опустил камни обратно в мешочек, укоряя самого себя за излишнюю подозрительность. Ну кто был в состоянии их украсть, если их и в руки-то взять, кроме него, никто не мог? Джагу до сих пор не была известна причина этого удивительного феномена.

Один раз, когда он оставил камни в мешочке на рабочем столе, Рейшо, рассматривавший рисунки в дневнике Джага, чтобы освежить память и, как просил двеллер, добавить подробностей для его записей, попытался отодвинуть мешочек в сторону. Даже этого он сделать не сумел. Дальнейшие опыты показали, что, когда в мешочке камней не было, брать его в руки мог кто угодно, а вот с камнями внутри это удавалось только Джагу.

– Джаг! Ну же, книгочей, давай поднимайся.

– Я уже проснулся, – отозвался двеллер.

– Знаю, но ты еще не встал. Ты сам мне велел убедиться, встал ты или нет. – Голос у молодого матроса был виноватый. – Я и так уже дал тебе поспать больше, чем ты меня просил.

Поспать больше? У него было слишком много дел, чтобы тратить столько времени на сон. Джаг встал из-за стола, проверив, не оставил ли на нем открытой чернильницы. Вчера он пролил чернила на только что законченную работу, и ему пришлось потратить пару часов, чтобы переписать все заново. Повторять свою ошибку во второй раз ему не хотелось.

– Я закрыл твою чернильницу утром, когда заметил, что ты заснул, – сообщил Рейшо.

– Очень любезно, с твоей стороны, – отозвался двеллер.

Он тоже чувствовал себя виноватым – получалось, он не мог даже сам о себе позаботиться, а работы сейчас хватало для всех. Рейшо мог бы помогать Крафу готовить припасы для путешествия в Дымящиеся болота, а вместо этого волшебник попросил матроса приглядеть за Джагом.

– Что предпочитаешь сегодня на завтрак?

– Да мне, в общем-то, есть не особенно и хочется.

Действительно, в последние пару дней аппетит у Джага, что казалось просто невероятным для обожающих покушать двеллеров, совершенно пропал. В Хранилище Всех Известных Знаний, когда попадалась задача, которая целиком его поглощала, с ним происходило то же самое. В такие моменты Великий магистр обычно старался раз или два в день заставлять Джага поесть едва ли не насильно.

– А все же тебе придется что-то съесть, а то Джессалин от меня не отвяжется.

– Тогда бутерброд, все равно с чем.

Двеллер прищурился, глядя в окно. От яркого солнца у него болели глаза. Вдруг он понял, что солнце не с той стороны, где ему положено было находиться утром.

– А который нынче час? – осведомился он.

Рейшо подошел к пузатой печке и снял с нее тяжелую чугунную сковородку.

– Не буду я тебя бутербродами кормить. Джессалин это не понравится, да и я сам считаю, что есть всухомятку никуда не годится. А день уже к вечеру клонится.

– К вечеру! – Немало ошеломленный этим известием, Джаг повернулся к матросу. – Я же тебе сказал, что мне утром надо встать! – рассерженно сказал он.

Рейшо встретил взгляд двеллера и, нахмурившись, скрестил руки на широкой груди.

– Ты мой друг, книгочей, но прислугой я к тебе не нанимался. А если хочешь вставать утром, так не засиживайся до самого утра. Сложно встать с постели, прежде чем в нее уляжешься.

Джаг с раскаянием осознал, что молодой матрос совершенно прав.

– Прости. Я знаю, что не ты в этом виноват. Тебе вообще не следовало во все это впутываться.

Уже более мягким голосом Рейшо произнес:

– А вот на этот счет ты ошибаешься. Ты мой друг, и вся эта удивительная заварушка каким-то образом завязана вокруг тебя. Вот и первая причина мне в нее вмешаться. А вторая в том, что Рассветные Пустоши – мой дом, во всяком случае, когда я не на «Ветрогоне» нахожусь. Это единственный дом, который я помню. А негодяи, что пытаются заполучить Книгу Времени, это ведь они отвечают за то, что на мой родной дом напали, а многих моих друзей убили. Вот я и собираюсь с ними рассчитаться, как только мы с ними встретимся. – Рейшо ухмыльнулся. – А потом, каким еще способом я смогу прославить в веках свое имя?

Двеллер посмотрел на друга, и его охватила тревога. Он знал, что бесшабашный молодой матрос не остановится ни перед какой смертельной опасностью.

– Рейшо, ты ведь знаешь, что большинство героев в легендах не остаются в живых, верно ведь? И большинство из них умерли отнюдь не от старости.

Матрос пожал плечами.

– Ну, я покойником покамест становиться не собираюсь. По-моему, куда лучше сделаться легендой, пока ты жив и можешь от души этим наслаждаться.

– Мне кажется, ты не совсем понимаешь, что нас ожидает.

Смуглое лицо Рейшо внезапно стало серьезным.

– Вовсе нет. Я знаю, что нам предстоит, книгочей. Я, может, и не умею читать да писать, но слушать, когда вы все между собой разговариваете, – это я в состоянии. Так что я и слушаю, когда ты говоришь, или Джессалин, или Кобнер, а особенно когда Краф говорит, потому что он столько знает всяких удивительных вещей, что тут никак не отвлечешься. – Он нахмурился. – Вот если невнимательно его слушать, так очень даже просто жабой можно очутиться, а мне это совсем ни к чему.

Молодой матрос откашлялся и продолжил:

– Я, может, и не так много приключений повидал, как все вы, но прекрасно чую, когда дело плохо и когда опасность впереди. Но опасность-то для меня – дело привычное, сам знаешь, редко когда по ровной да гладкой дорожке к цели дойти удается. Или тебе известно что-то, чего не знаю я?