Койот старосты и моя Лиса горестно следили за улепётывающей добычей, а запах местной живности, против ожиданий, оказался довольно приятным. “Вот что значит инстинкт предков”, — вспомнила я слова Павла, который тем временем безуспешно пытался применить свой гипноз и подманить к забору испуганную пегую козочку. На его лице было столько угрюмой сосредоточенности, что я невольно захихикала, а потом, не сдержавшись, подкралась и цапнула его за бока. Павел подпрыгнул, все местные козы хором заблеяли, а я расхохоталась уже в голос.

Павел совсем не обиделся. Иначе, зачем бы стал так счастливо улыбаться?

К моменту, когда мы добрались до птичьего вольера, я совсем уже расслабилась. Кособокая ухмылка Павла то и дело превращалась в настоящую улыбку, от которой у меня внутри менялись местами печень и селезёнка.

“Вот бы кто придумал тест на любовь. Одна полоска — пронесло. Две — примите поздравление, вы влюблены и больше себе не принадлежите. Распишитесь и получите. Вот только абортов при таком залёте не делают.” — Именно об этом я думала, когда стоя возле птичьего вольера Павел уверенно взял меня за руку, а я не отыскала в себе сил протестовать. Не хотела и не могла, не смотря на все свои утренние обещания.

— Мы же парочка, помнишь? — шепнул он. Я тут же ухватилась за эти его слова, как за спасательный круг. Слишком заманчиво было притвориться, что мы держимся за руки ради спектакля и нет надобности отстраняться, волноваться о завтрашнем дне, искать правду, а можно, наконец, просто жить, быть здесь и сейчас, в окружении гомона птиц и детского смеха, чувствуя тепло его руки и печальную радость в уставшем от борьбы сердце.

Так мы и стояли, смотря на галдящих уток, давая время нашим Эмонам всласть пооблизываться, а сердцам — угомонить свой бег.

Когда мы подошли к стеклянному вольеру с лисой, был уже полдень. Погода, будто сердясь на нашу нерасторопность, стремительно портилась. Ветер усилился, а над головами стали собираться сердитые тучи. Предприимчивые мамаши тут же выудили из сумок шапки и стали натягивать их на вмиг погрустневших детей.

От вольера с лисами шла такая вонь, что слезились глаза. Павел демонстративно сморщил нос и посмотрел на меня так, словно это я была виновата в его мучениях.

Лиса в вольере, заметив нас, пригнула уши, настороженно сделала несколько шагов навстречу, и, замерев в метре от разделяющего ее и нас стекла, тяжёло уставилась на меня жёлтыми глазами.

Она была ухоженной, очень пушистой, ярко рыжей, с пышной кисточкой на хвосте. Такую лису не встретишь в дикой природе, ведь там никто не выдаёт на обед и ужин витаминизированное мясо. Никто не делает прививки от бешенства и не удаляет вшей медицинскими спреями. Скорее всего этой лисе никогда не приходилось душить кролика или даже мышь, никогда она не боролась с голодом и не уносила ноги от охотников. И уж точно никогда ей не доводилось по настоящему защищать своё потомство. Но глядя в её глаза, я чувствовала нарастающее напряжение, видела, как встаёт дыбом рыжая шерсть, как настороженность оборачивается агрессией. Каким-то неведомым способом она чуяла, инстинктивно и по звериному безошибочно угадывала во мне врага.

Из деревянного домика в углу вольера выглянули три заспанные мордочки.

— А вот и наши малыши, — тихо сказал Павел. — Тебя учуяли, небось, вот и выползли любопытствовать

— Дальше-то что? — прошептала я, во все глаза смотря на рыжих малюток. Наверное, в этот момент я их боялась больше, чем всех хищников зоопарка вместе взятых. — Как понять, подходит ли кто-то из них?

— Тебе стоит закупиться глицином. Память — как решето. Только вчера Барон всё объяснил. А до этого Илона, — недовольно ответил Павел, придирчиво рассматривая лисят.

— Издеваешься?

— О твоём же здоровье забочусь! — притворно расстроился Павел. Но всё-таки сжалился и ответил: — Выполни джамп в каждого. А там разберёмся.

— Разберёмся? План просто поражает своей продуманностью. Примерно так же я экзамены в институт чуть не завалила.

— После джампа ты поймёшь, кто подходит, — терпеливо объяснил староста. Но в голосе его не было уверенности.

— Ну, не знаю…… — пробормотала я, с опаской поглядывая на людей вокруг. Дети, взрослые… Мимо прошли две девушки с бейджиками на зелёных куртках, с эмблемой зоопарка на рукаве — местные работники. Неподалёку на скамейке, скрючившись, как переломанная жердь, сидел жилистый старик в непроницаемо чёрных очках, в которых почему-то недоставало одного стекла. Единственный открытый миру глаз, пытливо смотрел прямо на нас с Павлом.

“Что-то вынюхивает”, — с паническим грохотом пронеслось в моей голове. Я присмотрелась внимательнее, желая проверить догадку… И тут же вздохнула с облегчением. Эмоном старика оказался зелёный питон, и единственный его глаз, который я могла видеть, был мутный, как запотевшее стекло. “Его Эмон — Слепой. Это просто выживший из ума дед. Местный сумасшедший”, — сказала я себе, но до конца тревогу мои слова не изгнали. Не хотелось признавать, но от змеиного взгляда старика у меня холодели руки.

Должно быть волнение как-то проявилось на моём лице, потому что Павел вдруг развернул меня к себе и мягко встряхнул за плечи. — Тина, послушай, — серьёзно сказал он, куда-то спрятав привычную свою гримасу-усмешку. — Ты слишком много думаешь. Так и свихнуться недолго.

— То много думаю, то голова как решето… Ты уж определись, — буркнула я и снова оглянулась на странного деда. Но скамья уже опустела.

— Так! — Павел нахмурил брови. — Вот прямо сейчас устрой уборку в голове. Вымети лишнее за порог. Посмотри на меня… Эй, а где обожание?

— Да ну тебя!

— Ладно-ладно. Не сердись. Хотя ты очень хорошенькая, когда сердишься.

Я скорчила рожу.

— Стала только милее.

— У тебя просто со вкусом беда. Или с юмором, — устало отмахнулась я, игнорируя ёкнувшее сердце. Кисло поинтересовалась: — Ты же в курсе, что при джампе я валюсь в обморок как кисейная барышня? Что будем делать, если кто-нибудь социально-ответственный вызовет скорую? Или на нас кто-нибудь нападёт? — я имела ввиду гиен, но не произнесла это вслух, словно одно упоминание было способно их сюда призвать.

— Не забивай голову чепухой. Всё под контролем. Под моим контролем. — Добавил тише: — Я никому не позволю нам помешать. — И неожиданно привлёк меня к себе, успокаивающе обняв, пробормотал в макушку: — Ну! Веришь?

— Почему ты такой высокий? — буркнула я ему в ключицу вместо ответа, а у самой голова кружилась, точно у пьяной.

— Не я высокий, это просто ты — малявка, — сказал Павел, отстраняясь и заглядывая мне в глаза, словно