Царил необычайный подъем. Появление Колчака повсюду встречалось восторженным „ура!“. В торжественной обстановке весь флот и город провожали триста черноморских моряков — офицеров и матросов — на фронт, в окопы».

Им наказывали стыдить тех, кто готов бросить позиции, кто поддался пораженческой пропаганде, наказывали спасать от окончательного развала воинскую дисциплину.

Страшно представить, как бы все обернулось, если бы Колчак разделил судьбу своего друга вице-адмирала Непенина. В какую кровавую вакханалию вылилась бы «бескровная революция» на Черном море. Впрочем, волна бесчинств докатилась и до Севастополя, но с опозданием почти в десять месяцев: первая «варфоломеевская» (матросы называли «вахрамеевская») ночь — с расстрелами офицеров на Малаховом кургане — опустилась на Севастополь в декабре 1917 года…

ЧТО БЫЛО ПОТОМ. В году 1995-м отставной капитан 2-го ранга Владимир Стефановский, председатель Севастопольского морского собрания, попытался увековечить память черноморских офицеров, безвинно расстрелянных в Карантинной балке. Ему удалась поставить небольшую гранитную стелу. Этот поступок вызвал в городе разные толки. Снова, как и восемьдесят три года назад, закипели страсти. Как ни странно, но главная флотская газета «Флаг Родины» выступила с нападками на Стефановского и даже призывами взорвать «памятник белогвардейцам». И памятник темной осенней ночью снесли непримиримые наследники «борцов за народное счастье».

Адмирал Колчак… Всех непосвященных в планы высшей стратегии весьма удивило назначение балтийского героя — Колчака — на малознакомое ему Черное море. Но те, кто принимал такое решение, прекрасно понимали, что после гибели Макарова и смерти Эссена во всем российском флоте нет другого такого адмирала, который мог бы решить главную задачу войны — взять Босфор и Дарданеллы. Не над дворцом кайзера собирался водружать российский флаг Николай II — над куполом Святой Софии в Царьграде. И не флаг даже, а тот крест, который пришел на Русь из византийской столицы, захваченной османами.

Острие главного — решительного — удара во всей великой войне намечалось там, на юге, на Черном море. Сухопутным броском из союзной Румынии через вражескую, но не враждебную Болгарию, и одновременным массированным морским десантом (в два стрелковых корпуса) Ставка надеялась решить историческую задачу многих веков в кампанию 1917 года, последнюю, как полагали все, кампанию Мировой войны.

Возможность подобного успеха была доказана летом шестнадцатого года блестящим прорывом генерала Брусилова на Юго-Западном фронте. Если бы он был поддержан тогда морским десантом на Босфор! Для этого надо было, чтобы Черноморским флотом командовал не сверхосторожный адмирал Эбергард, а рисковый флотоначальник, не боящийся начальства пуще противника. Вдохновленный личным напутствием императора, Колчак сделал то, что привык он делать на Балтике, — замуровал минными полями вражеский флот в главной базе, собрал мощную транспортную флотилию, которой командовал бывший командир Колчака по Порт-Артуру контр-адмирал Хоменко. К весне 1917 года офицерам черноморских пехотных дивизий были розданы карты Стамбула… Однако готовый к броску стратегический десант был сорван главковерхом Керенским. Именно Керенский отозвал командующего Черноморским флотом из Севастополя в Петроград — и это в канун решающей операции! Именно он настоял на том, чтобы адмирал Колчак навсегда оставил Черноморский флот и… уехал в Америку в бессрочную командировку. Об этом же весьма убедительно просил Керенского и американский чрезвычайный посол в России сенатор Рут. Таким образом, единственный флотоводец, способный руководить единственным боеспособным флотом в решающие дни летней — босфорской! — кампании, должен был почему-то пребывать за океаном. Колчак всячески оттягивал этот отъезд…

РУКОЮ ОЧЕВИДЦА: «Однажды, придя домой, адмирал застал там курьера с собственноручным приказом Керенского — немедленно отбыть в Соединенные Штаты Америки и донести, отчего он до сего времени не выехал.

27 июля 1917 года адмирал Колчак отбыл за границу».

Это свидетельство принадлежит ближайшему помощнику и другу Колчака, от которого у него не было секретов с гардемаринских времен, — контр-адмиралу Михаилу Смирнову.

Интересно, от кого Керенский получил приказ о фактической высылке адмирала из России — от американских сенаторов? От британских лордов? От великого гроссмейстера?

Ясно одно: союзники активно выводили Россию из войны, чей исход уже был в 1917 году предопределен в пользу Антанты. Более всего в этом были заинтересованы Британия и Америка. Меньше всего это было нужно французам, которые вели свою очередную войну с бошами не на жизнь, а на смерть, и не помышляли ослаблять натиск на Германию с востока ради каких бы то ни было будущих резонов. Резон был один — не пустить немцев в Париж, как это случилось в последнюю Франко-прусскую войну.

Но на берегах Темзы и Потомака были всерьез обеспокоены тем, что Россия, ввиду несомненного разгрома германо-турецкого, австро-венгерского блока, получит то, что было обещано ей в пылу вспыхнувшей европейской войны, — босфоро-дарданелльский выход в Средиземноморье. Чем ближе была победа с грядущим разделом пирога, тем меньше нужна была в пошедшей на спад войне Россия. В генеральных штабах Британии и Америки уже просчитали раскладку сил на европейском театре и сделали безошибочный вывод: восточный фронт, который держали русские войска, оттягивая на себя силы рейхсвера, уже не нужен. Германия обречена. Они и в самом деле не ошиблись. Как показали события следующего года, Антанте удалось повергнуть противника не только без участия России, но даже с мощнейшей топливно-продовольственной помощью Германии из России, захваченной большевиками.

Да, развязка с ликвидацией восточного фронта была оттянута до осени 1918 года, когда капитуляция кайзера могла состояться уже весной. Да, были понесены лишние человеческие жертвы. Но что стоили головы нескольких тысяч британских, французских солдат в сравнении с тем, что третий ключ от Средиземного моря был выбит из рук России?

Американским банкирам и «спонсору» революционных беспорядков в Петрограде Якобу Шиффу, в частности, равно как и британским адмиралам, становилось не по себе при мысли о выходе России в Средиземное море. Это бы означало, что и без того дешевое российское зерно (воистину, хлеб всему голова, даже международным интригам) хлынуло бы кратчайшим потоком на европейский рынок, путем куда более коротким, чем трансатлантические поставки того же магната-зерноторговца Шиффа. Это бы означало, что все прочие российские товары беспрепятственно ринутся на бездонный афро-азиатский рынок, который уже давно контролировался «владычицей морей». Это означало бы, что в недальней перспективе и бакинская нефть могла бы прийти в Европу не через трубопроводы американских и британских картелей, а через сливные шланги русских танкеров. Это означало бы полный переворот в мировой экономике, сложившейся на базе фунта стерлингов.

Русская овчинка стоила американо-британской выделки.

Вывод России из войны состоялся классическим образом: парализацией центральной власти, центральной нервной системы. Императора не свергли! Небывалый случай в российской истории — его уговорили отречься от престола. Уговорили и Михаила, в чью пользу отрекся Николай. Главноуговаривающим прозвали Керенского в войсках и в обществе — и была в том ирония со скрытым вторым дном. Загадка царского отречения