– Вот так. Порядок.

Вставил пистолет в подплечную кобуру.

Кулагин спросил:

– А ствол на хера?

– Смотри на дорогу! Да, ты не знаешь, сегодня днем Кузьмичев дежурит на посту?

– Черт его знает! Я его последний раз там видел вчера.

– Значит, сегодня в ночь заступает?

– Получается, так.

– Ништяк!

– Ты скажешь, что за дела?

Фома бросил:

– Товар от Гиви примем!

– Да? Договорился?

– Ну, Урод, ты хоть думай, когда спрашиваешь? Какого хрена мы сейчас бы катались, если я не договорился бы?

Кулагин шмыгнул носом:

– Ясно! А где встречу назначили?

– Узнаешь в свое время.

– Че ты кружишь, Фома? Что, ответить в падлу?

– Я сказал, узнаешь. И помолчи пока!

До самого дома Урод, нахохлившись, обиженно молчал.

Только подъехав почти к дверям, спросил:

– Сколько баксов грузить?

Фома назвал сумму.

Кулагин присвистнул:

– Ни хрена! Все подчистую выгребаешь? Это ж сколько ты хочешь дури принять?

Фомин не выдержал:

– Урод? Ты и дальше базарить без толку будешь или пойдешь за деньгами? Какое твое собачье дело, сколько и чего я хочу брать? Твое дело долю свою считать. А ее, если не забыл, определяю я! Вопросы?

– Нет вопросов.

Кулагин покинул салон, скрылся за домом, где находился сарай. Задержался в нем недолго. Спустя пять минут вернулся с объемным кейсом. Бросил его на заднее сиденье.

– Там все! Отсчитаешь, сколько надо! Куда теперь?

Фома посмотрел на часы: 8.05.

– Давай к реке, к азерам. Они круглые сутки шашлык жарят. Там перекантуемся пару часов.

В десять часов «десятка» с Кулагиным и Фоминым, свободно пройдя пост, свернула на стоянку, где и планировался контакт с людьми Гиви. Приняв в шашлычной на грудь двести граммов коньяка и закусив его солидной порцией шашлыка, Фомин находился в превосходном настроении. На заднем сиденье, рядом с кейсом, лежали две бутылки шампанского. Он вышел из салона, потянулся.

– Эх, хорошо, бля!

К главарю присоединился Урод:

– Что, прямо тут перегружаться будем?

На этот раз Фома не оборвал подельника, спокойно объяснив:

– Нет. Как покажется «Ауди», я сажусь за руль и следую за Гоном и Клоном.

– А я?

– Ты, братишка, с мобильником своим останешься здесь. Будешь смотреть за дорогой. Если что, сразу звякнешь мне. Ну, предположим, за «Ауди» какая подозрительная тачка потащится!

Кулагин хмыкнул:

– Интересно, как я определю, подозрительная тачка или нет. Их мимо, знаешь, сколько пройдет?

– Ментовскую тачку отличишь от остальных?

– Само собой!

– Вот о ней, если таковая объявится, и сообщишь! Понял?

– Понял. Только менты, если зацепят курьеров Гиви, с мигалкой сопровождать их не будут.

– Ладно, Урод, заткнулся. Лучше посмотри, какая природа кругом? Это же сказка!

– Если б я тоже полпузыря в себя влил, мне и свалка сказкой бы показалась! Тебе хорошо под градусом любоваться соснами, а мне не в кайф.

Фома взглянул на Кулагина:

– Ты в натуре Урод, Диман! Не порть мне настроение. Провернем сделку, затаримся пойлом, оторвемся.

– Только давай не у меня?

– Почему?

– Других хат нет, что ли? Можно у Кирюхи зависнуть.

– Не понял! А все-таки почему не у тебя?

Кулагин сплюнул:

– Я дома порядок навел, все к ремонту подготовил. Знаю, как все утром после бардака будет выглядеть. Опять корячиться, прибираясь.

– Как будто сам когда-то корячился! Шлюхи приберут хату!

– А в другом месте оторваться нельзя? Не хочешь перед пацанами светиться, можно к Быку завалиться. Ключ от его квартиры у меня. Соседи там – старье да алкаши. Жаловаться не будут. Гуляй, сколько влезет, в трех комнатах. И все удобства в придачу. Гульбанили уже.

– Хоп! Об этом позже поговорим. Сначала дело сделаем.

Фома в который раз посмотрел на часы: 10.20. До встречи часа полтора-два. Рано от азеров уехали. Можно еще часик было бы посидеть.

Приказав Кулагину поднять капот и внимательно следить за дорогой, вдруг ребята Гиви раньше оговоренного срока объявятся, Фома забрался на заднее сиденье, развалился, положив под голову свернутую куртку. Его потянуло в сон. Под лирические мелодии инструментальной музыки, что обволакивали из шести динамиков весь салон, Фомин задремал.

Старший лейтенант Кузьмичев в этот день тоже проснулся рано. Необычайно рано, в четыре утра. Сегодня Кузьмичев заступал на последнее дежурство.

Далее последуют торжественные проводы, такие же дежурные, как служба, слова, выходное пособие и… ПЕНСИЯ!

Кузьмич знал, конечно, что рано или поздно этот день придет, но еще неделю назад он, этот день, казался таким далеким! И вот наступало утро этого дня. Поэтому и проснулся он необычно рано, когда на улице еще стояла глубокая ночь, а за окном завис нудный, холодный осенний дождь, как бы подстраиваясь под настроение офицера.

Сон оборвался внезапно, оставив Кузьмича одного со своими мыслями. Владимир осторожно, не разбудив жену, поднялся, оделся по-легкому, прошел на кухню. Не зажигая света, присел на стул, закурил. Двадцать семь лет пролетели одним мгновением, как хлесткий выстрел из карабина. Это надо только представить, двадцать семь лет? Более четверти века, с того момента, как он впервые встал в строй, а казалось, все было только вчера.

Терпкий дым от «Примы» быстро заполнил небольшое пространство кухни, и Кузьмич приоткрыл форточку. Свежий влажный воздух ворвался в жилище, неся с собой непередаваемый и прекрасный аромат соснового леса.

За эти годы Владимир прошел путь от рядового десантника до старшего лейтенанта милиции. Что и говорить, карьеру он сделал «блестящую»! Но продвижение по служебной лестнице никогда не являлось целью для Кузьмичева. Для него превыше всего, как ни громко это звучит, были Долг, Честь офицера, Порядочность и Человечность. Его мундир украшали два ордена Красной Звезды, это за Афганистан, и три медали «За безупречную службу» трех степеней, которыми Кузьмича наградили в милиции. Государство «высоко» оценило его самоотверженную службу, не предоставив даже более-менее сносного жилья. А ведь была возможность у Владимира сделать деньги, деньги достаточные, чтобы отстроить собственный дом, приобрести новую машину, отложить на старость или войти в долю к местным предпринимателям, как это делали некоторые его сослуживцы. Была такая возможность. Другой воспользовался бы ею, но не Кузьмич. Как говорится, мзду он не брал. Ни от кого и никогда. Поэтому и отправлялся на заслуженный отдых по большому счету нищим! Имея барак, жену-инвалида и престарелую старушку-бабушку. Но он не привык плакаться или просить. И свою незапятнанную репутацию старший лейтенант не променял бы ни на какие материальные блага. Вот только жаль было расставаться со службой. Несмотря на весь показной оптимизм, Кузьмич все же не видел себя на «гражданке».