в какой мере это помогло укоренить литературу в повседневной жизни «обычных» бенгальцев. Если в XIX веке развитие литературного таланта оставалось в основном занятием относительно состоятельных людей, то молодые националисты, радикалы или социалисты 1920-х и 1930-х годов уже далеко не обязательно были богаты. Говоря социологически, они были маленькими людьми, часто жившими в стесненных финансовых условиях, однако их любовь к своей литературе и литературе других частей света имела очевидный оттенок идеализма. Тагор был великим поклонником гетевской идеи «мировой литературы», и, судя по всему, получение им Нобелевской премии демократизировало статус литературы как призвания и профессии. Отныне быть литератором, даже безработным, означало быть человеком респектабельным, поскольку литературная активность отныне по определению имела глобальную значимость. По крайней мере, это можно было использовать как аргумент.

Тем самым «адда» могла стать пространством, в котором представители среднего и нижнего среднего класса могли практиковать литературный космополитизм. В 1921 году двое молодых людей, Динеш Ранджан Дас и Гокул Чандра Наг, основали новую организацию «Клуб четырех искусств», куда намеревались привлечь и женщин. Под «четырьмя искусствами» подразумевались литература, музыка, ремёсла и живопись. Ни у Даса, ни у Нага не было аристократических корней. Дас работал в лавке спортивных товаров в городском квартале Чоуринги, а позднее в лавке аптекаря; Наг работал в цветочной лавке на Новом рынке. У них в распоряжении просто не было доступной гостиной, и уже в этом можно углядеть демократизацию и определенный социальный радикализм этой формы «адды». Джибендра Сингха Рай, изучавший историю клуба, пишет: «Главной проблемой после открытия клуба стало помещение. Многие отказывались сдавать комнаты для собраний, куда приходили бы и мужчины, и женщины. В результате свою гостиную за небольшую плату им сдали сестра Динеша и ее супруг Сукумар Дас Гупта»[554].

Примечателен идеализм основателей клуба, окрашенный мощной дозой посттагоровской веры бенгальцев в искупительную силу литературы и искусства для жизни среднего класса. Позднее Динеш Раджан описывал происхождение клуба в словах, в которых обнаруживает себя идеализм, стремящийся охватить ни много ни мало весь мир. Сам он, возможно, был безвестным бенгальским писателем, но полагал, что его действия принесут благо всему человечеству. Он считал себя гражданином глобального литературного мегаполиса. Описание Даса свидетельствует, как литература, мужская дружба и определенный гуманизм соединились, превратив литературные «адды» в Калькутте 1920-х годов в пространства, где могли воспитываться и поддерживаться демократические и космополитичные взгляды на устройство мира:

Идеальная и воображаемая форма этого клуба постепенно складывалась у меня в голове на протяжении многих лет. Наблюдая признаки молчаливой боли на лицах многих мужчин и женщин в этой стране идеалистов, я проникся сердечным желанием вывести свои фантазии на свет из темных пещер моего разума. <…> Мой энтузиазм, вероятно, отбрасывал тень на лицо. Гокул однажды спросил меня: «Что происходит у тебя в голове? Я чувствую, будто у меня вертится точно такая же мысль, как у тебя, но я не могу ее точно сформулировать». И я ответил: «Я представляю нечто вроде гостевого дома, куда могут прийти отдохнуть люди, уставшие от жизненных тягот, и где национальность, пол и положение в обществе не могут служить барьером, где люди радостно занимаются своим делом, свободно общаясь друг с другом, находят полноту жизни в легком воплощении своих желаний». Гокул положил свою руку поверх моей, похлопал ее и закричал от радости: «Это и есть мечта всей моей жизни тоже, но я до сих пор не мог представить себе ее в ясной форме!»[555]

Растущая в городе книготорговля – то есть рынок мировой литературы – тоже была организована вокруг культуры «адды». Устные лекции и беседы оставались важным фактором формирования и распространения литературных вкусов в городе, где производство и чтение книг продолжало базироваться на личных связях. Каждый книжный магазин, каждая небольшая редакция литературного журнала принимала у себя «адду», где собирались писатели, критики, издатели и читатели[556]. Живой образ этой небольшой, но значимой субкультуры мы можем увидеть в зарисовке, оставленной нам Нрипендрой Кришной Чаттопадхаем:

Сразу за площадью Колледж-сквер находился большой книжный магазин The Book Company. К началу этого века вокруг Колледж-сквер открылось несколько подобных ему новых книжных лавок. Эти магазины играли большую вспомогательную роль в распространении culture той эпохи. Они начали завозить недавно изданные книги из Европы и Америки по различным литературным, поэтическим и научным сюжетам; благодаря их усилиям молодежь и писатели того времени получили возможность познакомиться с тенденциями в мировой литературе и научной мысли.

Чаттопадхай реконструирует типичную сценку в таком магазине. Его история, даже если она и апокрифична, подчеркивает тесную связь между «аддой» и литературным космополитизмом Калькутты середины XX века. В местами драматическом нарративе Чаттопадхая владелец нового магазина, Гирин-бабу, внезапно окликает знакомого клиента, которого он замечает снаружи на мостовой. Оказывается, этот клиент – не кто иной, как известный бенгальский социолог, профессор Лакхнауского университета, известный корреспондент Тагора Дхурджати Прасад Мукерджи. Гирин-бабу предлагает Мукерджи зайти на склад в дальней части магазина, где регулярно собирается «адда» избранной группы заядлых библиофилов Калькутты: «Заходите, Наду искал вас». Работник магазина Наду занимается тем, что распаковывает ящики со свежей литературой, прибывшей из-за моря. Он знает личные вкусы всех читателей. Согласно реконструкции Чаттопадхая, Мукерджи, войдя на склад, стал свидетелем следующей сцены:

Наду-бабу занят распаковкой только что прибывшего ящика. Вокруг него двое «аддахари» [центральные персонажи «адды» – см. ниже] пристально смотрят на деревянную коробку, их глаза блестят, как у любителя алкоголя при виде бутылки шампанского. Младший из этих двоих совсем молод. <…> Старший – среднего возраста. Аристократ с головы до ног, он одет в превосходный бенгальский костюм, белый, как журавлиные перья, и держит двумя пальцами, видимо по чистой привычке, пустой золотой мундштук. Приглядевшись, можно было увидеть, что пальцы у него дрожат – это Прамата Чаудхури[557]. «Знаете, – говорит он, обращаясь к юноше, – эта новая поэзия, что сегодня сочиняют в Англии и Франции, скрывает очень большую трагедию за видимым беспорядком в метре и ритме. Пришла Великая война и разрушила верования старого мира в умах их молодежи, их неспокойному мозгу требуется новое убежище. Я покажу вам пример, если эта книга пришла с этой доставкой. <…> О, это вы, Дхурджати, добро пожаловать![558]

И для рынка, и для вкуса к новой литературе главной средой, как в этом рассказе, были беседы на «адде».

Практика «адды», по-видимому, сыграла также ключевую роль в формировании и распространении вкусов в сфере кино и живописи. Историк Арун Дас Гупта вспоминает