состояние которых доказало свою жизнестойкость. «Авторегуляторное развитие» (с. 82) жизни легитимируется или, напротив, стесняется извне. Эволюция протекает у Шмальгаузена по гегелевской схеме отрицания отрицания: внешняя действительность «элиминирует» мутации, нарушившие видовую адаптацию. Но при этом та же самая действительность не глушит мутации, вследствие которых организмы получают возможность активнее, чем раньше, на нее воздействовать. «Освобождение организмов от детерминирующей роли факторов среды» (с. 11) обеспечивает переход от низших к высшим формам жизни, с чем нельзя было бы не согласиться, если бы Шмальгаузен не впал в тягостное противоречие: каким образом одна и та же детерминирующая инстанция (среда), отсеивая одни мутации, допускает другие, и притом как раз те, которые противятся ее детерминантному характеру? Снять эту неувязку не поможет никакой диалектический кульбит. Шмальгаузен искал компромисс между генетическим и адаптивным подходами к эволюции, но надежно примирить то и другое ему вряд ли удалось. У книги Шмальгаузена есть еще один аспект, о котором не стоит забывать, критикуя ее основоположную мысль, а именно: гражданский. Сама она менее всего была результатом соглашательства автора с временем, бросая вызов засилью обезличивавшего общество сталинизма. Шмальгаузен писал среди прочего: «Свобода индивидуальной конкуренции <…> является одним из основных факторов эволюции» (с. 354).

29

В этом смысле поведенческая пластичность, порожденная обучением, отнюдь не аналогична эволюционно-приспособительной – ср. противоположное мнение: Pigliucci M. Phenotypic Plasticity: Beyond Nature and Nurture. Baltimore; London: The Johns Hopkins UP, 2001. P. 182–196.

30

Попытки концептуализовать наши мыслительные стратегии в качестве приспособительных («…люди рациональны в адаптивном смысле <…>», – провозглашает, к примеру, Джон Андерсон (Anderson J. R. The Adaptive Character of Thought. Hillsdate, N. J.: Erlbaum, 1990. P. 31)) отнимают у человека вместе с правом на иррациональность, фантазирование, идеологическую активность и выработку дедуктивных конструкций самовластие, которое нельзя понять иначе как омнипотентность, присваиваемую себе интеллектом, не считающимся с ограниченными возможностями наших тел. Ср. еще одну «натурализацию теории познания»: Engels E.-M. Erkenntnis als Anpassung? Eine Studie zur Evolutionären Erkenntnistheorie. Frankfurt am Main: Suhrkamp, 1989. Заявленный в этой работе тезис, согласно которому «эволюционный успех особи „человек“» вытекает из приспособительной интенции познания (S. 14 ff), ставит вне закона и эксперименты, создающие искусственные, лабораторно сконструированные условия для проверки гипотез, и лежащий в основе научного рационализма методологический принцип Фрэнсиса Бэкона, нацеливавшего в «Новом Органоне» (1620) исследователей на то, чтобы те подвергали природу анатомическому «разъятию», открывая ее тайны, лишая ее власти над человеком.

31

Соответственно: отрицание рынка дегуманизирует социокультуру. Ставя в «Понятии политического» на одну доску «обмен» и «обман» (Tauschen/Täuschen), Карл Шмитт одновременно не только свернул социальные отношения к борьбе не на жизнь, а на смерть, но и пренебрежительно отозвался о «человечестве», которое «как таковое не может вести никакой войны» (Schmitt C. Der Begriff des Politischen: Text von 1932 mit einem Vorwort und drei Corollarien. Berlin: Duncker & Humblot, 1996. S. 76, 34–35). Шмитт обознался: у человечества есть общий враг – смерть каждого из нас.

32

Мартин Хайдеггер назвал мир животных «бедным», «недостаточным», охарактеризовав по контрасту с этим человека как существо с «мирообразующей» способностью (Heidegger M. Gesamtausgabe. II. Abteilung: Vorlesungen 1925–1944. Bd. 29/30. Die Grundbegriffe der Metaphysik. Frankfurt am Main: Klostermann, 1983. S. 274 ff). Но сказать так – мало. Человек не просто создает образ универсума, будучи эквивалентным пресуществующему ему миру, но и делает эту картину сменной, пребывает в историзованном мультиверсуме.

33

Соловьев В. Чтения о Богочеловечестве; Статьи; Стихотворения и поэма; Из «Трех разговоров»: Крат. повесть об Антихристе / Вступ. ст., сост. и примеч. А. Б. Муратова. СПб.: Худож. лит., Санкт-Петербург. отд-ние, 1994. С. 145–146.

34

К проблеме разнородности той реальности, где осуществляется эволюция, ср.: Brandon R. N. Adaptation and Environment. Princeton: Princeton UP, 1980. P. 45–77.

35

Plessner H. Zur Anthropologie des Schauspielers [1948] // Plessner H. Mit anderen Augen: Aspekte einer philosophischen Anthropologie. Stuttgart: Philipp Reclam jun., 1982. S. 136–163.

36

Goffman E. Frame Analysis: An Essay on the Organisation of Experience. N. Y. et al.: Harvard UP, 1974.

37

Ср. обратную моей привязку реактивной и инструментальной агрессивности к адаптации: Card N. A., Little T. D. Differential Relations of Instrumental and Reactive Aggression with Maladjustment: Does Adaptive Depend on Function? // Aggression and Adaptation… P. 107–134.

38

См. подробно: Malinowski B. Crime and Custom in Savage Society [1926]. Totowa, N. J.: Rowman & Allanheld, 1985. P. 75 ff.

39

Spencer H. The Principles of Sociology (1876–1896). Vol. II. P. 2. N. Y.; London: Appleton, 1896. P. 134 ff.

40

Lipp W. Einleitung // Konformismus – Nonkonformismus: Kulturstile, soziale Mechanismen und Handlungsalternativen / Hrsg. von W. Lipp. Darmstadt; Neuwied: Luchterhand, 1975. S. 19–23 (19–95).

41

Wharton D. A. Op. cit. P. 31.

42

Здесь не место вникать в судьбы ламаркизма, вылившегося, как и дарвинизм, в длительную и разветвленную традицию. Стоит все же сказать, что теория Ламарка зародилась на границе между Просвещением и романтизмом. Как и мыслители XVIII столетия, к которым в следующем веке примкнул Дарвин, Ламарк понимал естественное окружение организма по сенсуалистской парадигме в качестве силы, возбуждающей жизненную динамику. Но у живого есть и внутренняя предрасположенность к совершенствованию органов, посредством которых оно вступает в контакты с миром. Среда дает повод для прогресса организмов, участие которых в развитии одушевленной материи, однако, имманентно им. Особь заведомо равна и не равна себе. Овнутривание стороннего влияния определяет интеллигентность организма и позволяет ему передавать благоприобретенные признаки по наследству. Поставив акцент на их наследовании, Ламарк отдал дань романтической абсолютизации генезиса. Романтической по своему духу была и та предпосылка ламаркизма, по которой существа сразу самотождественны и не тождественны себе.

43

Galton F. Essays in Eugenics. London: The Eugenics Education Society, 1909. P. 20.

44

Skinner B. F. Beyond Freedom and Dignity. N. Y.: Knopf, 1972. P. 145 ff, 184 ff.