Но вот вопрос — как этого добиться? Как помочь такому человеку жить с любовью? С чувством, которого он больше всего хочет избежать?

Она хорошо знала, как люди, подобные Люку или ее кузенам, пытаются ускользнуть от любви. Ведь Люком нельзя манипулировать, и с самого начала она прекрасно понимала, что сражение, которое ждет ее впереди, будет самым трудным.

Какой же тактики ей следует придерживаться?

Лежа среди смятых простыней и разбросанных подушек, она размышляла над этим вопросом, рылась в воспоминаниях, во всем, что она узнала о нем за последнее время…

И вот план начал вычерчиваться — для воспитания Люка и достижения полного совершенства их союза нужно использовать единственный довод, к которому он готов прислушаться. Единственный язык, который наверняка привлечет его внимание.

Жестокий план. И даже коварный — он, конечно же, так решит. Но когда имеешь дело с таким человеком… говорят же, что в любви, как на войне, все средства хороши.

И эти дни предоставляют прекрасную возможность для осуществления этого плана, пока в доме они одни, нет ни родственников, ни друзей. Когда Минерва с сестрами Люка вернутся, начнутся визиты их многочисленной родни. Впрочем, до их приезда есть еще целых четыре дня.

Четыре дня, в течение которых она, уже укрепившись в своей новой роли, сможет вплотную заняться чем-то другим.

Своим мужем.

Люк вошел в столовую и увидел, что она пуста. Гонг, призывающий к ленчу, прозвенел несколько минут назад. Интересно, где же Амелия? Он подошел к своему месту и сел. Коттслоу только что налил ему стакан вина, когда в коридоре прозвучали шаги.

Шаги Амелии.

Люк устремил взгляд на дверь. С тех пор как он понял, что нужно ограничить себя, держать в узде свое постоянное желание находиться в ее обществе, все шло хорошо. Целыми днями она порхала по саду и дому, объезжала с ним верхом поместье и играла со щенками. Он видел, как с каждым днем она все больше погружается в повседневные дела, как и положено его жене.

А вот по ночам… она встречала его объятиями с открытой страстью, с таким откровенным желанием, что оно обжигало ему душу.

Шаги ее замерли, потом снова зазвучали, и она, появившись в дверях, взглянула на него и улыбнулась.

Он не удержался, окинул ее взглядом — с жадным наслаждением. Платье на ней было из такого тонкого муслина, что было бы прозрачно, если бы поверх него не была надета накидка из того же материала. Два кокетливых слоя — вот и все, что скрывало роскошные формы, которые теперь он так хорошо знал и без всяких усилий мог вызвать в своем воображении.

Платье цвета персика подчеркивало цвет кожи — такой белой, такой совершенной.

Он с трудом оторвал от нее взгляд и с небрежным видом глотнул вина, в то время как Коттслоу отодвинул стул и помог ей сесть.

— Нашел ли тебя полковник Мастертон? — спросила она. Люк кивнул. Полковник, один из соседей, приходил к нему утром; Амелия очаровала его, а потом показала, в каком направлении следует искать Люка.

— Он хотел поговорить об угодьях для дичи у северной границы. В этом году нужно будет проредить кусты.

Они говорили о том о сем. Когда имеешь поместье такого размера, всегда найдется нечто, требующее срочного вмешательства, а после многих лет вынужденной экономии дел оказалось очень много. Пока Амелия мечтательно рассуждала о новой мебели — Люк предоставил ей полную свободу действий, уверив, что денег у них больше чем достаточно и она может делать все, что ей захочется, — Люк смотрел на лицо жены, упиваясь ее воодушевлением.

И старался не дать своим мыслям направиться туда, куда их тянуло.

К ее воодушевлению в иной области, при иных обстоятельствах.

Глаза у нее блестели, губы были пухлые и розовые. От пребывания на свежем воздухе на руках у нее появился легкий золотистый тон.

Непослушная прядь, похожая на тонкий блестящий шелк, подпрыгивала возле уха, снова и снова привлекая его внимание. Она всегда укладывала волосы кверху; наверное, эта прядка сама выбилась. Он посмотрел на узел у нее на макушке; он казался хорошо закрепленным, но все же эта драз нящая прядка… Он протянул было руку, чтобы коснуться ее, но усилием воли сдержался.

И заставил себя перевести взгляд — сначала на ее губы, потом на глаза. Поерзал, откинулся назад, выпил вина, пытаясь избавиться от навязчивого желания постоянно любоваться ею.

К концу завтрака он был совершенно выбит из колеи, и ему очень хотелось куда-нибудь скрыться. Подальше от нее. Он отодвинул ее стул. Она встала и поблагодарила улыбкой.

— Я пойду поиграю со щенками — ты идешь на псарню?

Они стояли совсем рядом — никогда еще он не ощущал так близости женщины.

— Нет. — Он пропустил ее вперед. — Мне нужно порабо тать в кабинете.

Она вышла из комнаты, остановилась в коридоре, улыбнулась:

— Тогда я тебя покидаю.

Люк прищурился, покачал головой, потом резко повернулся и пошел в кабинет.

Прошло два часа. Он сидел за письменным столом — чистым, аккуратным, без единой бумаги на нем. Первое, что он сделал, войдя в кабинет, это задернул занавески на окне, выходящем на лужайку; и с тех пор то и дело с трудом сдерживался, чтобы снова не раздернуть их. Кто знает, что он увидит? Последние минут десять он рассматривал рельефную резьбу вокруг края кожаной вставки на столешнице. В голове у него была полная пустота.

Раздался стук в дверь — Коттслоу обычно стучал не так. Он поднял глаза — вошла Амелия.

В руках у нее была раскрытая большая бухгалтерская кни га, и она сосредоточенно вчитывалась в нее. Она снова побывала на солнце; ее бледную кожу буквально исцеловали солнечные лучи — она стала нежного персикового цвета.

Еще один локон выпал из пучка и теперь подпрыгивал соблазнительно рядом с первым, лаская ее подбородок.

Она огляделась, убедилась, что они одни, и закрыла дверь.

— А я надеялась, что ты уже закончил.

Он едва удержался, чтобы не взглянуть на пустой стол — свидетельства того, что он работает, на нем все равно не было. Она подняла гроссбух.

— Я просмотрела клички собак.

Он ждал, что она сядет напротив него. Но она, все еще изучая гроссбух, обошла вокруг стола и положила его на торговую книгу и склонилась над ним.

Так близко к нему, что он чувствовал тепло ее кожи, ее легкий запах — волшебное сочетание флердоранжа и жасмина. Он закрыл глаза; схватился за подлокотники и незаметно отодвинул свой стул.

— Клички я просмотрела, но вот почему все они «из Лиддингтона»?

Она стояла, наклонившись над столом, и ее груди, мучая соблазном, поднялись над низким вырезом платья.

— Это общепринятое правило, обозначение места, где они появились на свет. Обычно используется название ближайшего города.