можно найти что-то новое. Развлекаться и развлекать других бесконечно. Но любой человек устанет рано или поздно, не сможет сохранить интерес к происходящему.

– Понимаю, – говорю.

– Быть всемогущим существом во снах очень весело, только если ты живёшь ещё и в настоящем мире. Когда же ты там всего лишь труп, не способный перевернуться на другой бок, сон превращается в тюрьму, которую невозможно покинуть.

– Понимаю, – говорю.

Чувствую, как её руки прижимают меня сильнее. Она впервые нашла человека, который полностью понимает, в каком положении она оказалась. Многочисленные деревенщины, которых она посещала во снах, воспринимали её божеством, демоном, хранительницей грёз. Но только не обыкновенной девушкой, которой жутко не повезло оказаться в замке посреди восставших мертвецов.

Она изливает на меня свои печали, а я всё впитываю.

Я не человек, я коралл, поглощающий и очищающий окружающую воду.

– У меня было множество друзей среди обитателей деревень. Мы с ними веселились, путешествовали, отдыхали каждую ночь, но никто из них на самом деле меня не понимал. И все они мне завидовали.

Шислин всё говорит и говорит, выпускает наружу всё, что успело накопиться в её голове за долгие годы. Где-то в её сознании прорвало дамбу и теперь потоп напряжения вырывается наружу.

Мне остаётся лишь слушать и не вмешиваться в поток её мыслей.

– Иногда я забывала, что сплю и созданный мною же мир начинал казаться реальным.

Она говорит.

– Иногда я просыпалась, и реальность казалась сном.

Она рассказывает.

– А на самом деле я очень тоскую по прежней жизни. До того, как приехала в Варзод. Пока путешествовала по миру и посещала красивые места. Я успела много чего объездить, прежде чем осесть у Бартрама.

– И каков он, этот мир? – спрашиваю.

– Большой. Бесконечный. Одной жизни не хватит, чтобы всё посетить, всё увидеть. Ты можешь не поверить, но из многих мест меня выгоняли.

– Поверю. Изетта назвала тебя капризной.

– Капризной? – удивляется Шислин.

– Точнее своенравной, но она из прислуги и не может плохо говорить о господах. Если читать между строк, то ты создала в замке капризный и придирчивый образ. Тебе это поведение кажется естественным, ведь ты родилась в благородной семье, но простые люди такое не любят.

– Правда? Никогда бы об этом не подумала. Хотя... теперь я понимаю, почему некоторые люди разговаривали со мной с неприязнью, хотя я пыталась быть вежливой.

Она говорит, а я слушаю.

Шислин рассказывает о семье, в которой родилась, о родителях, которых не стало очень рано. О богатствах, которые свалились на неё, и которые она благополучно растеряла. Она никогда не была из тех людей, которые планируют на годы вперёд.

– Я вообще растяпа, – вздыхает Шислин. – Всё, к чему я прикасалась, мгновенно разрушалось.

Мой подбородок лежит на плече девушки, её голова на моём. Мы продолжаем сидеть на лавочке по одну сторону стола.

Чувствую её руку корнями волос на затылке.

– Ещё раз спасибо, – говорит Шислин. – Спасибо, что оказался здесь.

– Пожалуйста.

Слёзы снова наворачиваются у неё на глазах. Она подаётся вперёд и чмокает меня в щёку, затем ещё раз. Последнее, отчаянное желание почувствовать тепло другого человека. Обоюдное, надо сказать.

Существо, которое так сильно напугало меня в Орнасе, оказалось обыкновенной девушкой. Долгая жизнь заставила её забыть о своей человечности, но сейчас всё выходит обратно наружу. Она сидит рядом и касается меня губами.

Вокруг нас – место, которое не существует. Оно исчезнет, как только мы уйдём, и никогда больше не появится снова. Ни один человек не посетит эту таверну. Стены запомнят наше присутствие и никому о нём не расскажут. Оно останется навечно погребено в воспоминаниях, растворится вместе с шёпотом ветра, словно его и не было.

Отстраняюсь от девушки. Смотрит мне в глаза, а я – в её пылающие огни. Её ладонь покоится на моей груди.

Не уверен, что происходящее – правильно.

– Ты же искала меня, чтобы я выполнил твою просьбу. Мы не должны были симпатизировать друг другу.

– Знаю, – говорит. – Но что уж теперь поделать?

Она придвигается, при этом не шевеля ни одним мускулом. Взлетает, опускается мне на колени и осторожно целует в лоб, будто боится меня напугать. Целует в бровь, в висок, в щёку.

Есть вещи, которые человек не контролирует. Нелегко заставить себя что-то чувствовать, и ещё сложнее вытравить в себе чувства. Происходящее совершенно точно не должно происходить. Повторяю себе, что я здесь для совершенно другой цели, и мне нужно держаться, но жилка в сердце, которая дрожит только при виде притягивающего тебя человека, не даёт успокоиться. Та самая жилка, которая перехватывает дыхание, переворачивает внутренние органы. Которая бьёт тебе в голову в самый неподходящий момент, заставляя забыть всё, что ты обычно забывать не хочешь.

Но я держусь.

– Шислин, – говорю.

Она едва отлепляется от меня, но руки по-прежнему сжимают мои щёки.

– Ты всё делаешь только сложнее.

– Какой же ты всё-таки глупый, Гарн...

Её губы касаются моих и все мои протесты разносит в клочья. Все мои баррикады в голове рушатся, их сносит страстью девушки, её порывами и жаждой любви. Настолько сильной, что мой разум подбрасывает в воздух и он, кувыркаясь, падает на твёрдый каменный пол. И пока он валяется, шокированный и не понимающий что происходит, у руля в голове становится другая часть моего сознания.

Плотнее прижимаю девушку к себе.

Она хочет тепла? Она получит его. Она получит его столько, что всё тепло этого мира покажется ей лишь тусклым отголоском далёкого пламени.

Мы настолько близко, что я чувствую биение её сердца, оно колотится в унисон с моим, бешено и неудержимо. Больше нет места логике, нет места сомнениям. Остаётся лишь чистое тяготение. Две планеты, зацепившиеся друг за друга гравитационным полем.

Она целует меня и жар от её слёз обжигает кожу.

Стены раздаются в стороны, потолок исчезает, мы больше не сидим в таверне на деревянной скамье, а летим по небу, переплетясь телами, точно две змеи, решившие оставить между собой как можно меньше пространства. И далёкий-далёкий пейзаж виднеется внизу.

Одежда сама спадает с меня. Шислин достаточно лишь подумать, чтобы она порвалась на лоскуты и унеслась прочь, к земле.

Я больше не могу понять, где заканчиваются мои уста и начинаются её. Хоть бы этот танец длился вечно, этот обоюдный соблазн, эта внезапная мелодия в наших телах. Искра соприкоснувшихся