– Нет, не обязательно. От Канта у меня голова болит, но мне нравится история о том, как он выходил из дома каждый день в одно и то же время. А когда не вышел, соседи сразу поняли, что он умер. Как думаешь, это правда?

– Понятия не имею, – пожала она плечами. – А сколько у тебя было подруг? Ты городской парень. Наверное, встречался с сотнями девушек.

– Нет, это не так. Я вообще-то из пригорода. И мог пойти на свидание, только если меня подвозила мама. Так что это случилось лишь однажды.

– И кто же она?

– Её звали Полли. Познакомился с ней в седьмом классе – в танцевальном кружке, куда нас заставляли ходить. Помню, что она пользовалась серебристой помадой. Думаю, поэтому я и влюбился в неё.

– А потом у тебя случилось много подруг?

– Много, но только одна. Полли не в счёт. Мы с ней только целовались. Мне тогда только исполнилось тринадцать.

– Что это значит? Похоже на какую-то сагу. Не хочешь рассказать об этом? Я рассталась со своим парнем два месяца назад. Мы просто надоели друг другу. Хотя нет, не так. Скорее, это я устала от него. Но что это значит: «Много, но только одна»? – снова спросила она, подняв подбородок.

Мне вдруг нестерпимо захотелось поцеловать её розовые матовые губы – захотелось гораздо сильнее, чем рассказывать ей, как плохо я обошёлся с Дафни.

– Можно расскажу в другой раз? Обещаю, что всё расскажу, но только не сейчас. Хорошо?

– Конечно. Когда будешь готов.

– Пойдём отсюда!

Спотыкаясь, мы вышли на неровную булыжную мостовую. Я схватил её за руку прежде, чем осознал это, и повёл в сторону кампуса. Наружная лестница к моей квартире находилась между «Литтл Кампус Инн» и колледжем. Когда мы приблизились к ней, мои ноги начали подгибаться от страха, что я рискую повторить с Би те же ошибки, что совершил с Дафни. Паника пронеслась по моим суставам, едва не помешав мне подхватить её на руки и усадить на один из индийских ковров, устилавших пол моей гостиной.

Пока мы шли, она остановила меня и крепко сжала мою руку. По тому, как она замерла и пристально посмотрела на меня, я понял, что она хочет, чтобы я поцеловал её, и на этот раз я уже был совершенно уверен, что не стану сдерживаться.

Когда я обнял её, то почувствовал себя защищённым. А как только мы поцеловались – вдруг осознал, что Беатрис не пытается украсть моё личное пространство. Наоборот. Я стал вдруг наполнен, обогащён её любопытством и лаской. Наша общая пульсирующая энергия, вкус её губ и её желание усиливали меня. Я захотел остаться с ней – гораздо больше, чем спрятаться.

Через неделю Би переехала в мою квартиру на Принс-Джордж-стрит. Я помог ей донести чемоданы через кампус и подняться по деревянной лестнице. А потом старался не смотреть, как она развешивает одежду в шкафу, который я для неё выделил. Но всё же увидел, как она рассматривает одну из моих рубашек. Она расстегнула её и надела. Пришлось отметить, что на Беатрис рубашка сидела гораздо лучше, чем на мне.

В тот вечер мы разогрели бутерброды с сыром в моей мини-печке и уселись на коврах в гостиной (где стульев изначально не предусматривалось).

– Ну что, теперь-то сможешь рассказать свою историю? – робко спросила Би.

– Какую?

– Да ладно, Джон. Ты знаешь. О «многих и одной». Начни с этой самой «одной». Это звучит проще.

– На первом курсе я несколько недель встречался с девушкой, это была катастрофа. Я её очень боялся. И даже не мог с ней разговаривать – настолько чувствовал себя зажатым. Но она как раз и стала первой нормальной девушкой в моей жизни.

– Значит, другие не были нормальными? А тогда какими?

– Да, я же обещал рассказать. Когда мне стукнуло лет двенадцать, папа решил, что я слишком худой, и начал заставлять делать упражнения. Прыжки, отжимания, подтягивания и прочее. Но я всё никак не набирал вес, а он продолжал заставлять меня больше есть. Буквально пичкал едой. Годами – шоколадные молочные коктейли, хлеб с маслом, большие порции картофеля. Хотя по-настоящему из еды мне нравился только стейк. Тонкие ломтики средней прожарки. Так любил стейк, что мама даже сшила мне как-то костюм стейка на Хэллоуин. Я был единственным стейкменом в нашем районе.

Я на минуту остановился и усмехнулся, вспомнив о белой шапочке на моей голове, которую мама сделала из бумаги, и о розоватых кусочках мяса, что она тщательно нарисовала между белыми полосками жира.

– Продолжай, – попросила Беатрис.

– Я очень долго оставался маленьким. Никакие папины попытки заставить меня поесть или набрать вес не помогали. Да я и не слишком интересовался его планами на мой счёт. Все врачи, к которым он посылал, тоже ничего не могли сделать. Сначала отец воспринимал моё отсутствие интереса к его программам как бунт, а потом решил, что если я не хочу укреплять своё тело, то я, наверное, гей. Этого он бы не стерпел, поэтому придумал план, как меня «исправить». Решил познакомить меня с одной девушкой, которая мила, красива и любит молодых парней. Он, конечно, спросил: не хочу ли я с ней познакомиться? Но я же не знал, что она проститутка. Я в то время даже не знал, что означает это слово. Сначала предложение отца показалось хорошей идеей: всё выглядело захватывающе. Хотя, когда мы условились ничего не говорить маме, появилось смутное чувство, будто я участвую в безумном заговоре. А потом отец отправил меня снова, уже к другой. И всё это прекратилось только перед тем, как я поступил в колледж.

Никогда раньше не рассказывал эту историю вслух. Она звучала так необычно, что хотелось выжать из себя как можно больше, не останавливаясь. Чтобы успокоиться, я уставился на оставшуюся половину своего бутерброда с сыром. Сначала Би ничего не говорила. Чувствовалось, как она внимательно изучает меня. Я представил себе все те ужасные реакции, которые рассказанная история могла в ней вызвать. И приготовился к осуждению, но молчание затягивалось, и мне пришлось поднять глаза. По щекам Беатрис текли слёзы.

– Боже, твой отец так с тобой поступил? И сколько тебе было лет?

– Мне только-только исполнилось четырнадцать, но я был ещё совсем ребёнком.

– Мне так жаль тебя. Бедный мальчик, – произнесла она с грустью, взяла у меня из рук тарелку и поставила рядом с собой. Она притянула меня к себе. – Ты, должно быть, ненавидишь его. Да?

– Ну, не уверен в своих чувствах. Но мне как-то