– На берег пойдем?

Антонина чувствует себя виноватой, хотя никакой вины в том, что Толик офурился, нет. Честно говоря, идти на залив мне расхотелось. Мне хочется пойти в ресторан «Восток» и увидеть Прокла Переверзева.

– Поздно уже, – стараюсь найти более или менее вескую причину моего нежелания пойти на берег.

– Это правильно. Вон и ветер подул. Летом очень просто простудить ребёнка. – Тоня меня чувствует хорошо. – Кроме того, хорошо бы купить чего попить. – Хитра моя подруга, а может быть, я ошибаюсь.

Тоня катит коляску с успокоившимся Толиком, я иду на три шага позади. И опять я по привычке размышляю. Чувства чувствами, а подумать надо. Неужели я такая, как все женщины? Неужели годовое воздержание так повлияло на мой организм, что я готова броситься в объятия совсем мне незнакомого мужчины?

Ресторан «Восток» расположился на берегу пруда и смотрит на него своей сплошь стеклянной стенкой. Какой дурак придумал такую архитектуру тут, в северном городе? Сидит человек за этой стеной зимой, смотрит на замерзший водоем и что он может ощущать? Озноб, не более. Впрочем, для рестораторов это даже хорошо. Глядишь, и посетитель закажет больше горячительных напитков.

– А с ребёнком нас в ресторан пустят? – обоснованно тревожится Антонина.

– Пустят, – уверенно отвечаю, так как имею опыт прохождения в рестораны. Суну швейцару красную корочку, а она для них как красная тряпка для быка. Мне не терпится встретиться с Проклом. Довольно строить из себя овцу невинную. Работа, дом. Работа, дом. Осточертело! Хочу отдохнуть. Я же не старуха. Рядом Антонина, если я выпью, она доставит ребенка до дома, хочу расслабиться.

В последнее время на службе у меня перманентные неприятности. Новый заместитель председателя облсовпрофа, баба, пришедшая во Дворец Труда из Смольного, а до того работавшая где-то в области, сразу взъелась на меня. И все отчего? Да оттого, что я выразилась о ней после одного совещания, которое она проводила, в том смысле, что профсоюзная работа отличается от партийной тем, что мы помогаем людям, а там их лишь поучают. Наверное, я была неправа, но очень мне не понравилась эта женщина. Как это у нас водится, ей донесли, и она начала методично донимать меня. Меня с детства приучали к терпению; папа так и говорил: «Не удалью и натиском достигаются победы – терпением и только терпением».

Мария Петровна Шафоростова – так её звали – заявила, что мой стиль руководства обкомом тоталитарный, что я своим авторитетом давлю инициативу низов. Я терплю. Более того, я это её заявление повернула в свою пользу. Как-то на совещании с руководящим составом я взяла слово и выступила с небольшим обращением, смысл которого сводился к следующему: бесхребетный, чуждый принципам демократического централизма либерализм, который проповедуют некоторые товарищи, наносит только вред нашему общему делу. Напомнила слова Ленина о профсоюзах как школе коммунизма. Зал после этих слов зашумел, многие поняли, о чем я говорю. Мария Петровна просто покинула совещание, сославшись на какие-то срочные дела.

– Гляди, твой Протокол ждет. – Антонина язва та ещё. Она нарочно исказила имя Прокла.

– Не кричи, человек может услышать. – Он и услышал, и ответил смеясь:

– Ничего, Ирина Анатольевна, я привык. Имя моё редкое. Прокл – значит «минувшая слава», имя древнегреческое. Обычно Прокл растет тихим, замкнутым, задумчивым мальчиком.

– То-то я вижу, какой Вы застенчивый. – Я пнула ногой подругу, это заметил Прокл.

– Антонина, – он и её имя запомнил, – моё миролюбие и застенчивость – только маска. На самом деле мы, Проклы, сильны и отважны, – непонятно, говорит он серьезно или шутит. – У нас мало друзей, но если они есть, то мы верны им и готовы на любые жертвы ради них.

– Докажите. – Антонина не дает мне вставить слова.

– Для того я тут. Прошу, – Прокл открывает дверь и пропускает нас внутрь. Проходя мимо него, я заглядываю ему в глаза и вижу в них смешинку. Мы с ним заговорщики. Мне знакомо это чувство: оно возникает тогда, когда между мужчиной и женщиной пробегает искра симпатии.

– А дитя куда? – Антонина играет роль заботливой няньки, коей она, впрочем, и является. Что бы я без неё делала?

– Сударыня, не извольте беспокоиться, – такое обращение ввергло мою подругу в состояние, близкое к шоку. – Мальчика мы определим в тихий уголок. Что он предпочитает кушать? – вопрос обращен не ко мне, и это естественно. Прокл провел меня к столику у стены, галантно усадил, и они ушли. Отчего я ничуть не волнуюсь? Это мой ребенок, а мне спокойно. Почему так? Оттого, что с Толиком ушла Антонина? Но такого покоя я не испытываю, когда ухожу на работу, оставляя с сыном её. На дню звоню раз десять, а то и больше.

Пока Прокл и Антонина устраивали моего ребёнка, ко мне подошел официант. Судя по его поведению, он прошел инструктаж у Прокла. От его «Чего изволите?» пахнуло чем-то старорежимным.

– Изволю, чтобы вы вели себя достойно. Вы официант в советском ресторане, а не половой в кабаке. Принесите мне чего-нибудь попить. Все остальное мы закажем позже. – Смутился парень, но без возражений пошел исполнять заказ.

От нечего делать – какое непривычное для меня состояние – я стала смотреть в окно-стену. У обреза берега пруда сидят двое спинами ко мне. Спинами-то спинами, но как они выразительны. Широкая спина мужчины напряжена, сквозь тонкую ткань платья женщины видны полоски лифчика и проступают лопатки. Мне кажется, они дрожат. Затылок мужчины стрижен под полубокс, у его подруги прическа типа «я у мамы дурочка». Что их связывает? Молодого человека спортивного вида и, судя по прическе, легкомысленную девицу. Ответ прост – эротическое влечение. При этой мысли я встрепенулась: не такое же ли чувство я испытываю к возвращающемуся Проклу – и почему-то без Антонины?

– Где моя подруга? – не дав ему сесть, спрашиваю.

– Она с ребенком. Няня должна быть с ним.

– Да как Вы посмели? – с меня слетел флёр. – Она моя подруга, халдей вы неотесанный. Проводите меня к ним.

– Зачем Вы так? – Он ещё и обижается. – Сейчас я приведу вашу подругу с ребенком.

Глядя на широкие плечи Прокла, его узкий зад и крепкие ноги, я осознала, что у меня случился приступ обыкновенной похоти. Если тебе, тётка, захотелось переспать с мужиком, то не впадай в любовную истерию.

Официант принес бутылку обыкновенной газированной воды, на дне бутылки была видна ржавчина. Это вызов: пить хотела – пей.

– Вы сами эту воду пьете? – Ко мне вернулась присущая мне нетерпимость к хамству, каким бы образом оно ни выражалось.

– Какую воду я пью – это мое дело.

Не начавшийся практически мой визит в ресторан «Восток» на этом был закончен.

– Зовите метрдотеля, – негромко, но отчетливо говорю я.

– Метрдотель заболел, а замдиректора Вы отослали куда-то.

Что же, поговорю с Проклом. А вот и он. Антонина с коляской, и он позади.