– Здраствуй, дядя Рэй, – сказала моя мама.

– Привет, куколка.

Она поднялась на крыльцо, обняла дядю Рэя и поцеловала в щеку. Щека была глаже дедовой, и от нее, как всегда, пахло гарденией и табаком. Маме не пришлось вставать на цыпочки, чтобы поцеловать дядю: ей еще не исполнилось пятнадцати, а она уже была на два дюйма его выше.

– Ничего себе! Меня не предупредили, что ты уже выросла, – сказал он. – Ну, мне лафа! Ничего и делать не надо!

Мама не ответила.

– Верно? – спросил дядя Рэй. – Я думаю, нам будет здорово, а ты?

– Наверное.

– Не наверное, а точно. Будет клево.

У входной двери висел плоский почтовый ящик с проволочной скобой для вечерней газеты. На нем было написано «Эйнштейн». Маме сказали, что так зовут квартирную хозяйку дяди Рэя, и все равно ей стало не по себе. Она знала, что эта фамилия связана с чем-то ужасно важным, чего ей никогда не понять.

– Ты говорил «девочка».

Голос был низкий, мужской и принадлежал женщине, которая прежде выглядывала в окно. Тогда мама восприняла ее как старуху, в разговоре со мной прикинула, что ей было меньше шестидесяти. Черные с проседью волосы торчали по обеим сторонам головы, наподобие плавников, которые на концах закручивались вверх, как носы персидских туфель. Женщина вышла на крыльцо в белом халате поверх коричневой юбки и блузки с хризантемами, и в воздухе сразу повеяло каким-то резким запахом.

– Миссис Эйнштейн, – сказал дядя Рэй моей маме. – Она и есть девочка, миссис Э. Ей всего… Сколько тебе лет, малыш?

– Четырнадцать.

Миссис Эйнштейн, скрестив руки на груди, оглядела маму с ног до головы. Мама решила, что пахнет от миссис Эйнштейн. Позже выяснилось, что та работает регистратором в ветеринарной лечебнице. Запах карболки и секреторных жидкостей, выделяемых звериными железами страха, сопровождал миссис Эйнштейн повсюду.

– Четырнадцать, – повторила миссис Эйнштейн. – Чушь собачья. – Она повернулась к дяде Рэю. – За кого ты меня держишь?

– Могу показать ее документы о рождении, – ответил дядя Рэй с уверенностью, смутившей мою маму, которая не знала, есть ли у нее какие-нибудь документы о рождении. – Если вы и впрямь считаете, что это необходимо.

Прошлым летом, когда на побережье Техаса должен был обрушиться тайфун, мама видела в газетах фотографии, как люди в тех краях забивают окна фанерой. Что-то подобное проделывала сейчас миссис Эйнштейн с выражением своих глаз.

– Если дело касается тебя, все необходимо, – сказала она дяде Рэю. – Я должна принять все меры предосторожности.

– Ну же, миссис Э.

– Когда дело касается тебя, я читаю мелкий шрифт.

Она чуть заметно покачала головой, как будто более сильное выражение недовольства сделало бы ее сообщницей в темных делишках жильца, потом ушла в дом.

– Почему она сказала «ты говорил „девочка“»? – спросила мама. – Она думает, я мальчик?

Некоторые зубы у дяди Рея были золотые. Улыбался он так, будто показывает товар, который намерен тебе впарить.

– Нет, малыш. Она думает, что ты взрослая девушка. – Он собрался взъерошить маме волосы, потом передумал и похлопал ее по плечу. – Не позволяй ей… Так-так.

Дядя Рэй глядел на деда, который шел к дому, неся под мышками по чемодану, в левой руке – проигрыватель, в правой – сумку и коробку с пластинками.

– Стыдись, Мандрагора, – сказал дядя Рэй маме. – Ты навьючил на Лотара весь свой багаж{100}.

– Он не дал мне нести.

– Ну да, конечно, – сказал дядя Рэй.

Дед шел, опустив голову, так что шляпа закрывала глаза. Он поднялся на крыльцо и попытался молча протиснуться мимо дяди Рэя и мамы.

– Эй, бука! – Дядя Рэй загородил дорогу и дождался, когда дед поднимет голову. – Даже «привет» не скажешь?

Дед помолчал, затем кивнул, не глядя брату в глаза.

– Привет.

– Что? И это все?

– Посторонись, – тихо сказал дед.

Дядя Рэй с наигранно испуганным видом шагнул в сторону. Дед, нагруженный вещами, вошел в дом.

– Мы поселим ее на чердаке! – крикнул дядя Рэй ему вслед. – Удачно тебе взобраться с грузом по лесенке! Я бы помог, если бы ты не выеживался.

Дед напомнил брату, что не нуждается в помощи. Дядя Рэй глянул на маму и возвел глаза к потолку. Она хотела улыбнуться, но не смогла. Ее еще раньше напугало, что придется жить на чердаке, а теперь выяснилось, что туда надо забираться по лесенке. А если ей ночью надо будет в туалет?

– Хорошо, что он не останется, – сказал дядя Рэй. – Твой папаша и миссис Эйнштейн под одной крышей? Марчиано против Мура{101} в поединке за звание чемпиона мира по занудству в тяжелом весе.

– Он отправится в тюрьму, – ответила мама, вспомнив сейчас, что в дяде Рэе, при всей ее к нему любви, всегда было что-то раздражающее. Несерьезный человек. – А если бы не тюрьма, мы бы сюда не приехали.

Лицо у дяди Рэя стало такое, будто она дала ему пощечину. Мама сразу устыдилась. Она выдавила улыбку и добавила:

– И вообще, я бы поставила на папу.

– В чемпионате по занудству?

– Да.

– Сколько?

– Пять долларов?

– Заметано.

Они ударили по рукам.

Миссис Эйнштейн накормила их ужином. Пятнадцать долларов в неделю, которые дядя Рэй платил за комнату с санузлом на втором этаже ее дома, не включали еду. Миссис Эйнштейн не любила готовить, а если изредка и готовила, результат не стоил того, чтобы за это платить. Она была не религиозна, но мясо покупала у кошерного резника: выбирала самые дешевые куски, жилы с хрящами, и тушила их в фирменном буром соусе, который напоминал маме желейный мармелад, только соленый и горячий. Все овощи вываривались до одинакового серого цвета. Раз в неделю миссис Эйнштейн жарила говяжью печенку с луком и запихивала порцию в себя, а если дядя Рэй с мамой оказывались рядом, и в них тоже. Ее муж и сын печенку категорически в рот не брали, и она пережила обоих.