– Папа! Хочу птичку! Достань птичку!

Карапуз в модном джинсовом костюмчике и желтых кожаных ботинках на толстой подошве тянул пухлые ладошки к голубю и требовательно топал правой ножкой.

– Это голубь, – ответил молодой папаша, подстриженный под Леонардо Ди Каприо. – Его нельзя ловить. Потому что он общий – и твой, и мой, и вон того дяди…

– Нет, только мой! – топал ножкой карапуз. – Это моя птичка! Достань мне её!

– Нельзя, – терпеливо папаша. – У голубя может быть какая-нибудь нехорошая болезнь, ты подержишь его в руках и попадешь в больницу. А там делают уколы и всех поят микстурой…

– Всё равно хочу птичку!

И тут голубь, сорвавшись с головы гипсовой матери, пролетел над ревущим мальчиком и нагло капнул ему на плечо.

– Кака! – удивленно воскликнул карапуз. – Птичка сделала мне каку!

– Видишь, какая нехорошая птичка, – наставительно сказал папаша. – Если возьмёшь её в руки, она тебя с ног до головы перемажет дерьмом.

– Такая красивая птичка – и кака, – пацанчик разочарованно развел ручками. – Не люблю таких птичек! Купи мне лучше игрушечную птичку…

– Ладно, – согласился папаша. – Заработаю денег и куплю.

– Когда заработаешь?

– Скоро…

– Нет, давай заработаем сейчас, – пацанчик топнул ножкой. – Не хочу скоро, хочу сейчас!

– Так не бывает, – возразил папаша. – А бывает так: работа – деньги – товар, например, та же птичка.

– Нет, бывает! Потому что я так хочу…

– Ну, мало ли что ты хочешь…

У меня с собой был блокнот и карандаш: с одной стороны – красный, с другой – синий. И сам не знаю, почему, но я быстро нарисовал какую-то невообразимую птицу с красной головой, синими крыльями и маленькими лапками, похожими на утиные.

Я подошёл к пацанчику и протянул ему рисунок:

– Возьми. Синяя птица уважает тех, кто хочет всего не потом, а сейчас. Взрослые потому и бывают скучными, что забывают, как были детьми…

– Но-но! – сказал папаша. – Я не скучный!

– Красиво, – оценил мой рисунок мальчик. – Спасибо, дядя.

– Я тебя учил: никогда ничего не бери у чужих, – строго нахмурился папаша. – Добренький дядя может оказаться маньяком…

– Маньяки не разводят сказочных птиц, – возразил мальчик. – И не умеют рисовать!

Я усмехнулся и, не обращая внимания на десятку, протянутую отцом ребёнка, продолжил свой путь внутрь двора. Там, за гаражами, в железобетонной ограде был пролом. Пользуясь им, я сокращал дорогу до дома минут на пятнадцать, не меньше. Правда, иногда и сам не знал, зачем спешу, ведь всё равно потом бесцельно брожу по квартире, пялюсь в надоевший экран телевизора, от нечего делать курю сигарету за сигаретой.

Наверное, мне следовало бы пойти в какое-нибудь людное место, например, в кафе или бар. Взять кофе, рюмочку ликера, какое-нибудь пирожное, лучше – безе, и сесть так, чтобы в окно были видны девушки и парни, мужчины и женщины, молодые и старые, военные и штатские. И смотреть на этот людской водоворот, и выхватывать из толпы интересные лица, и ни о чем не думать. Ни о чём!

(Если смутно на душе, съешь пирожное безе! Рецепт хорош, но не звенит в кармане грош… Да, черт побери, в этом-то всё дело: гроши не звякают, зато лежит сотенная бумажка, которую мне не хочется разменивать. Я заметил: стоит это сделать, как более мелкие купюры начинают испаряться из кармана, и ведь вроде бы ничего существенного не покупаешь, всё больше по мелочам, а денежки – тю-тю. У меня кончаются краски, и черная тушь нужна, и бумага для акварели… Нет, не пойду я ни в какое кафе!)

Через пролом в стене я попал в крохотный скверик, посередине которого красовалась клумба петуний и ещё не распустившихся астр. В её центре торчал шест с прибитым к нему указателем: «Дискотека „Великан“– прямо, 3 метра! Начинай шевелить ножками уже сейчас!».

Асфальт вокруг клумбы подметали дворники – дед да бабка.

– Вот, глянь-ка, Шура! Почти целый пирожок валяется… А тут что? Кажется, пакетик арахиса. Нет, ты погляди: чуть надорван, орешки – один к одному, целехонькие! Ну, что за молодёжь? Кусь-брось! Ничего не ценят. Всё им даром достаётся…

Маленький, пухлый старичок в блеклом синем плаще, подпоясанный желтым шнуром с разлохматившейся кисеей, возмущено тряс над головой своей добычей. В его ногах валялась метла, чуть поодаль стояло высокое цинковое ведро, куда он собирал мусор.

– А им что, молодым-то? – лениво откликнулась такая же маленькая и пухленькая бабулька. – Это мы в молодости каждую копейку считали. А они нонча к дурным деньгам приучены. Думаешь, кто сюда, в эту «Великану», ходит? Бедный человек, поди, дома сидит, телевизор глядит. Ежели он у него есть. А сюда прут те, кто на рынках торгует да народ всяко-разно облапошивает…

– Нет, Шура, тут и студентов полным полно, – возразил дед. – Сам слышал, как они между собой переговариваются, кто где учится… У них-то деньги откуда? Наверно, родители богатые. Если в сытости и довольстве растут, то им пирожок – не пирожок, хлеб – не хлеб…

– Ну да! Они тока за вход выкладывают сотенную, не меньше, – кивнула бабулька и поправила платок, сползший на глаза. – Они и сигареты, глянь, до половины выкуривают, остальное бросают…

– Ты их в пакетик собирай, – напомнил старик. – Я табак из них вытрясу, на «козьи ножки» пойдёт.

– А это что? – бабулька подняла пестрый пакетик, поднесла к глазам и, поскольку предмет оказался ей хорошо знакомым, с негодованием бросила его в ведро:

– Тьфу, дьяволы! Без энтих резинок, кажись, ни одна дискотека ещё не проходила. Прямо целыми пачками закупают! И все, глянь-ка, пустые…

– А ты что, хотела цельный презерватив найти? – тоненько хихикнул дед. – На что он тебе, старая? И в молодости без них обходились, а теперь и вовсе без надобности…

– Тьфу на тебя! – старуха сердито замахала метлой, наступая на деда. – Каким был бесстыдником, таким и остался…

Я подумал о том, что эта пара пожилых людей, убирая мусор после чужого праздника, даже не догадывается, что уже давным-давно находится на обочине жизни. И единственное, что ей, слава Богу, ещё дозволяется: глядеть на проносящиеся мимо автомобили, наполненные молодыми, красивыми и здоровыми людьми, и ловить звуки музыки, берущие за живое, и вдыхать тонкий аромат дорогих духов, и, может быть, невзначай чихнуть от пыли, перемешанной с чем-то таинственным, непостижимым и загадочным. Совсем другое племя, забавляясь и шутя, сломя голову мчалось мимо стариков, и не замечало их, а если и замечало, то только для того, чтобы громко бибикнуть: «Прочь с дороги, старые вороны! Раздавим!»

Я молча обошёл деда. Наверно, ему стало неудобно передо мной за бабку, которая назвала его бесстыдником, и он вполголоса цыкнул:

– Ты бы, старая, помолчала. Люди вокруг ходят…