Было слышно, как бабушка в ванной переругивалась с колонкой,никак не желавшей давать требуемую температуру воды.

«Чейз?» – произнесла Рита вслух.

Висячие уши дрогнули и приподнялись. Обрубок хвостадёрнулся… дёрнулся снова… и радостно выдал все причитающиеся мегагерцы. Ритапротянула руку, и пёс ткнулся широченным лбом ей в ладонь. Никаких, мол, чужихошейников. Всё соответствует.

Она перечитала номер, пытаясь примерно определить географию.«542» – это вообще где? Смутные воспоминания подсказывали, что вроде бы всеверной части. Проспект Тореза, Сосновка… Чейз уселся перед ней, глядяслезящимися глазами. Рита хмуро сняла трубку и несколько раз повернула дисктелефона.

На том конце отозвались почти сразу.

«Алё?»

Голос был женским и отчётливо пожилым.

«Вы меня не знаете, – представилась Рита. –Извините, я вот по какому делу…»

Она довольно путано изложила проблему, но собеседница понялаеё с полуслова.

«А-а, – вроде бы обрадовалась женщина. – Жив ещё,значит, разбойник! И что вы с ним собираетесь делать?»

«Как что?.. – удивилась Рита. – Вам вернуть…»

Она ждала какой угодно реакции, но не той, котораяпоследовала. Владелица собаки мгновенно встала в агрессивную оборону.

«Да на кой он мне нужен-то?» – почти с обидой выкрикнулаона.

Скоро выяснилось следующее.

Чейз действительно был, как говорят в собаководстве,метисом, продуктом сугубо внеплановой вязки («Евонна мамка ротвелька была, апапка… этот… мастина итальянский») и принадлежал мужу Ритиной собеседницы. Нынепокойному. Похоронив супруга, пожилая дама не обнаружила в себе ни сил, нибольшого желания «справляться» с могучим и резвым четырёхлетним псом. Которого,кстати, надо было ещё и кормить. Не долго думая, она попросила соседа«что-нибудь сделать». И тот сделал. Отвёз их с Чейзом на другой конец города, итам, выпустив собаку из машины побегать, они быстренько отчалили. Забыв,правда, ошейник снять, вот незадача какая.

«Так что вы, девушка, что хотите с ним, то и делайте, а комне чтобы больше не приставали».

В голосе пенсионерки Рите померещилось злорадство. Нас, мол,просто так не возьмёшь! Хоть ты там разбейся, а назад забрать не заставишь!

Рита представила себе дождливую осень и крупного пса,отчаянно бегущего за автомобилем. Или, может быть, он чем-то увлёкся ипрошляпил момент их отъезда, а когда спохватился и не обнаружил знакомоймашины, то долго стоял, нюхая воздух и силясь сообразить, что же произошло, апотом сел на мокрый асфальт и принялся тихо-тихо скулить…

Видимо, в смятении Рита слишком долго молчала, потому чтотётка поинтересовалась:

«Так вы как с ним теперь думаете быть-то? Усыплять будетеали милицию позовёте, чтоб застрелили его?»

Рита до сих пор жалела, что не обматерила этупредставительницу человечества со всей страстью неугомонной Поганки. Тошновспомнить, как она – интеллигентка гнилая – промямлила:

«Нет… Если вы не возражаете, пускай у меня поживёт…»

Дама с проспекта Тореза обладала хорошо выраженнойпрактической жилкой.

«А мне чё возражать? У меня ещё два намордника евонныхостались. Импортные, Польша, не наши какие. И ошейник, и поводок. Приезжайте,заберёте. Дорого не попрошу…»

Рита положила трубку. Сползла с кухонного стула и уселась накорточки перед собакой.

«Вот так, малыш, – сказала она негромко. – Похоже,ты теперь тут живёшь…»

Узнал ли Чейз едва слышимый из телефонного динамика голосбывшей хозяйки – осталось навсегда его тайной. Но то, что он вполне уловилважность происходившего разговора, никакому сомнению не подлежало. Он частозадышал и каким-то исступлённым движением протянул Рите лапу. Потом другую. Инаконец подался вперёд, чтобы сунуть нос ей в колени: «Ты не выгонишь меня? Тыменя правда не выгонишь?..»

Это было давно. За три месяца «кости Бухенвальда» оброслимясом и избавились от болячек, превратившись в красивого мощного пса. Снаклонностями отъявленного разгильдяя. Плюс рефлексы бывшего бродяги, до сихпор неспособного пройти мимо какого-нибудь огрызка или объедка, замеченного наасфальте. Одно добро – коммунальная квартира настолько благоговела передАнгелиной Матвеевной, грозным ветераном ФСБ и своей неизменной заступницей вжилконторе, что против Чейза не высказался ни один из жильцов. Даже владелицакошки Василисы, с детства панически боявшаяся собак.

Так что теперь Рита изучала книги о дрессировке, собранныепо знакомым, совершала неизбежные ошибки и утешалась порой только мыслью о том,как вот ужо вставит «собачью» тему в очередной роман про свою героиню,Риту-книжную. Она уже знала примерно, как это сделает. Да, тут она отведётдушу! И обрисует в вышибающих слезы подробностях, как неопытная собачница,выбрав уединённое место, оглядывается по сторонам – не видать ли прохожих, незасмеют ли… Как потом она долго собирается с духом… И наконец хлопает себя победру, громко восклицая:

– Ко мне!..

– Ну что? – Проснувшийся ни свет ни заря Скудинподошёл к Бурову, стоявшему на часах. Потянулся так, что хрустнули кости. –Снежный человек не пробегал?

– Лиса приходила. Облезлая, на дворнягу похожая. –Глеб улыбнулся, зевнул, потянул носом запахи, доносившиеся с кухни. –Шашлык очень уважает. Барбос профессорский проснулся, лает, а она нольвнимания, знай себе тарелки вылизывает. Потом хвост трубой и всеобщий привет. Унас что на завтрак, перловка?

– Она, родимая. Со вчерашней колбасой.

На самом деле из перловки можно приготовить совершенноделикатесную кашу. В полном смысле слова пальчики оближешь. Однако это требуетнекоторой возни, а кто у нас любит возиться? Никто. В результате поколениядетсадовцев, школьников и военных проклинают малосъедобную столовскую«шрапнель» и клянутся по доброй воле никогда не брать её в рот, даже неподозревая, что «это» может быть умопомрачительно вкусно. Мама Глеба умелаготовить перловую кашу, от которой сына-спецназовца и его друзей за уши было неоттянуть. Но, увы, не она была в экспедиции поварихой, и Скудин вздохнул:

– Всё, кончились праздники, начинаются суровые будни. Иди-каты лопай и заваливайся плющить харю. А я пойду физо проводить. Пора ужекое-кому…

Под «кое-кем» подразумевался, естественно, Эдик. Которому,согласно указаниям начальства, следовало устроить здоровое тело и внутри оного– здоровый дух. По мнению Кудеяра, доведение отрока до потребных кондицийнельзя было начать лучше, чем прописав ему небольшой марш-бросок. Но вот тутподполковника Скудина постигла позорная и удручающая неудача.

– Сгинь в туман, мужик, у меня приход… – проблеялгенеральский сынок. Он лежал раскинувшись на голом полу и явно был совершеннонетранспортабелен. Скудин нагнулся, взял его за грудки и поставил на ноги.Потом ещё раз. Увы. Эдик валился, как мокрая тряпка, оглашая окрестностистонами христианского младенца, приносимого в жертву идолам. В конце концовКудеяр плюнул и, смалодушничав, решил отложить начало воспитательного процессана завтра.