А меня затошнило. И от неприятной новости, и от телодвижений Чернецкого, и от того, что Ириша опять закурила, но теперь обыкновенные сигареты.

Встав, я взяла с соседнего стула портфель.

— Рано еще радоваться, Павел Александрович. Но на аукцион мы внесем заявку сегодня же. До свидания.

Недовольно поглядывая на меня и на бывшего любовника, Ириша демонстративно долго тушила сигарету в пепельнице, надевала шляпу, доставала из сумки косметичку, из нее помаду, затем зеркальце и тщательно подкрашивала губы. Я молча стояла над ней, терпеливо ждала. И тут до меня дошло: она просто обиделась на меня из-за непонятно откуда свалившегося миллиона. Она думает, что я вожу ее за нос.

— Ау, Ириша, не сердись. Поедем лучше на Селигер, поговорим, отвлечемся.

Хитро посмотрев на меня, Ира понимающе угукнула и тут же кинула футляр помады в косметичку, косметичку в сумку, сумку закинула на плечо и бодро встала.

— Я готова, пойдем.

— Ириша, — Павел встал, — ты обещала быть сегодня со мной.

— Паша, я хозяйка своему слову. — Она с размаха кинула пачку сигарет, и та приземлилась на стол перед банкиром. — Сама дала, сама взяла обратно. Сначала кредит, затем все остальное.

В машине, когда я завела мотор и взялась за руль, Ириша положила свои ладони на мои.

— Что случилось? Скажи честно.

— Я беременна.

— Вот это номер. — Молчание Ириши затянулось, но я ждала. — А миллион откуда?

— Ира, — я повернулась к подруге, — да не знаю я! Понимаешь? Ни откуда у меня ребенок, ни откуда свалились деньги.

— Дела-а. Гони на Селигер.

Перед нашим жилым поселком я съехала с ведущей дороги на проселочную, и, переваливаясь по неровностям грунтовки, мы въехали в сосновый бор. Вела я машину, больше глядя внутрь себя, чем на дорогу.

Ира заглядывала в глаза, показывала сочувствие, но мне-то было ясно, что сейчас она не понимает моей боли.

Телефоны у нас зазвонили одновременно. Я на всякий случай остановилась, боясь помять машину о деревья.

— Алло.

— Машка, ты не отчаивайся. — Голос Ани нервничал, старался убедить. — Мы тут собираем некоторые сведения…

Я перебила Аню:

— Не надо. Не надо копаться ни в чем, Аня, я, когда определюсь, тебе перезвоню.

— В чем ты определишься? — Голос Ани то пропадал, то проявлялся снова.

— Пока не знаю. Извини, Анечка, не могу сейчас разговаривать, я перезвоню. — Было невежливо отсоединяться, но сейчас действительно общение с кем бы то ни было могло привести только к истерике с моей стороны.

Положив телефон в гнездо, я повернулась в Ирише, чтобы вежливо объяснить ей, что хочу остаться одна… Первое, что заметила, — бессильно опустившуюся руку Ириши. Она повернулась ко мне бледная, постаревшая, в сухих глазах была пустота.

— Он собирает вещи.

— Кто? — не сразу поняла я, занятая своими мыслями.

— Леша. Лешенька собирает вещи, чтобы уйти от меня… Как же я без него жить-то буду?

Жестоко, но в это мгновение я ощутила внутри себя удовлетворение. Вот теперь Ириша хоть немного понимала мое состояние. И тут же мне стало ее жалко. Все-таки ей за сорок, и возможно, к ней пришла поздняя, самая страстная любовь.

— Езжай, Ириша, домой, поговори с ним, выясни причину.

— Да… вроде бы надо… обязательно… Нет! — В глазах и в голосе Иры проявились слезы наступающей истерики. — Бесполезно! Я всегда, с самого начала знала, что он уйдет. Я знала!

— Но не верила, — спокойно добавила я. — Если ты сейчас не выяснишь причину его ухода, то будешь долго мучиться и упрекать себя, что все могло произойти по-другому.

Мне было глубоко наплевать на Алексея с его рыбьим характером, мне было жаль Иришу.

— Езжай.

— Да, поеду, поеду. — Ириша огляделась и неожиданно для себя увидела, что за рулем не она, а я. — А как же ты без своей машины?

— Пешком дойду. — Открыв дверцу, я выпрыгнула на тропинку, и высокие каблуки сапог, сверкающие ручной вышивкой, тут же завязли в рыхлой почве. — Мне лучше пройтись в одиночестве.

— А не боишься? — Ира обошла машину, села на водительское сиденье и, чувствуя себя обязанной, проявила заботу: — Вдруг кто-нибудь пристанет?

— Я ему не завидую, — серьезно ответила я.

Я стояла на берегу Селигера, смотрела на воду, на отражения деревьев в зеленой дымке листвы. И рыба играла, ловя первую мошку, и птицы голосили, зазывая подружек на любовные игры, и ветер благоухал весной… А меня все раздражало!

Больше всего бесили рыбаки по берегам и особенно на лодках.

Мне хреново, а у них на лицах вселенское спокойствие и удовлетворенность жизнью.

С озера пришел ветер, и стало зябко. Все-таки я привыкла одеваться, рассчитывая на теплую машину с обогревом или охлаждением. Плотнее запахнув пиджак, я сжалась, стараясь согреться. Каблуки сапог все больше тонули в песке.

Не хотелось домой, не хотелось в магазин, не хотелось в «Золотые сосны», точнее, видеть никого не хотелось.

Но что-то нужно решать. Остается взвесить «за» и «против».

Оранжевый внутренний голос, как всегда, был настроен скептически: «На хрена козе баян? Второй ребенок и без мужа-отца. Прокормить-то можно человек десять, но, сама понимаешь, образовывается, извини за выражение, тенденция. Конечно, важен вопрос здоровья, и аборт — всегда стресс для организма. Но ведь некоторые бабы по двадцать абортов делают, и ничего, живут-здоровеют и совесть их не мучает».

Голубенький голосок немедленно стал умиляться: «Ах, маленький ребеночек — это же такое счастье, такая радость! А аборт — это не гуманно и не по-божески. И дитятко жалко».

«Какое дитятко? — влез голос весеннего болота. — Откуда оно вообще взялось, это «дитятко», внутри организма? Это как раз-то не по-божески. Весь фокус в том, что бросил тебя Гена и не хочет признавать ребенка. Когда рядом была, пользовался и даже чувства проявлял, а уехала — и из сердца вон. Короче, надоела ты ему, Маша».

— Эй! — послышался голос непонятно откуда. — Ты чего это в воду смотришь?

Переключившись с внутренних переживаний на внешний раздражитель, я совершенно неожиданно увидела перед собой лодку со старичком-рыбаком. Отвечать на дурацкий вопрос я не собиралась и молча смотрела на подплывающую лодку.

— Ой, взгляд-то у тебя нехороший.

Отвлекшись на невидимый мне поплавок, рыбак дернул удочки, и на конце лески повисла серебристая рыбка. Темная туча, набежавшая на солнце, изменила цвет лучей, и они окрасили рыбку в золотой цвет. «Так вот откуда сказка о золотой рыбке…»

— Ты, девка, знаешь, ты, того, не этого, не утопайся. Вишь, клев какой, а тут с тобой возись.