— Кому-то башку оторвать мало.

Он боялся, что рано или поздно у него возникнет конфликт с «вояками», и в конечном счете он предпочел бы, чтобы это произошло сейчас, при первой отправке. И он был готов к этому.

Филиппов вернулся с полковником и майором. Старший из них по званию сказал:

— Доброе утро, товарищи. Я полковник Кац. Небольшая задержка, а так все идет своим чередом.

— Ничего подобного, дубина стоеросовая, — оборвал его Димка.

Кац опешил:

— Что ты сказал?

— Послушай, Дворкин, — вмешался Филиппов. — Ты не смеешь так разговаривать с офицером.

Димка не стал обращать внимания на Филиппова и обрушил свой гнев на Каца:

— Ты ставишь под удар всю операцию своим неподчинением приказу. Тебе было приказано закрасить армейскую маркировку на ящиках, для чего тебе были даны трафареты с надписью: «Строительная пластиковая труба». Новую маркировку нужно было нанести на все ящики.

— Для этого не было времени, — парировал Кац.

— Будь благоразумен, Дворкин, — встал на сторону полковника Филиппов.

Димка заподозрил, что Филиппову было выгодно, чтобы секрет раскрылся, и тогда Хрущев будет дискредитирован и, может быть, лишится власти.

Димка показал в сторону моря на юге и, глядя в упор на Каца, проговорил:

— Там, в двухстах пятидесяти километрах, находится страна — член НАТО. Вам известно, что у американцев есть шпионы? И что они посылают их в такие места, как Севастополь, служащий военно-морской базой и крупным советским портом?

— Маркировка кодированная.

— Кодированная? Где твои мозги, тупица? Какую подготовку, по-твоему, получают агенты империализма? Их учат распознавать знаки различия на форме, такие как эмблема ракетного полка, что ты носишь на воротнике вопреки приказу, а также другие военные значки и маркировку на оборудовании. До твоей башки не доходит, что каждый предатель и информатор, работающий на ЦРУ в Европе, может прочитать армейский код на этих ящиках.

Кац попытался защитить свое достоинство:

— Кто ты такой, чтобы разговаривать со мной в таком тоне? У меня дети старше, чем ты.

— Ты уволен со своего поста.

У тебя нет таких полномочий.

— Пожалуйста, покажите ему.

Полковник Панков достал лист бумаги из своего кармана и показал его Кацу.

— Как ты видишь из документа, — сказал ему Димка, — я имею необходимые полномочия.

У Филиппова отвисла челюсть.

Завершая разнос Кацу, Димка объявил:

— Ты арестован за предательство. Следуй за этими людьми.

Лейтенант Мейер и другой офицер из группы Панкова встали справа и слева от Каца, отобрали у него оружие и повели его к лимузину.

Филиппов взял себя в руки.

— Дворкин, ты перегибаешь палку.

— Если ты не можешь сказать ничего полезного, закрой свой рот, — одернул его Димка. Он повернулся к майору ракетного полка, который все это время не произнес ни слова. — Вы заместитель Каца?

Казалось, майор задрожал от страха.

— Так точно. Майор Спектор.

— Вы назначаетесь начальником эшелона. Перегоните состав на север, в большое депо. Договоритесь с железнодорожным начальством, что состав простоит в депо двенадцать часов, пока вы не перекрасите ящики. Подгоните эшелон сюда завтра.

— Слушаюсь.

— Полковник Кац отправится в исправительно-трудовой лагерь в Сибирь на всю оставшуюся жизнь, которая будет не очень долгой. Итак, майор Спектор, не наделайте ошибок.

— Буду стараться.

Димка сел в лимузин и, когда он разворачивался, взглянул на Филиппова, стоящего на набережной. У него был совершенно ошарашенный вид, словно до него не совсем доходило, что сейчас произошло.

* * *

Таня Дворкина стояла на пристани в Мариэли, что на северном побережье Кубы, в сорока километрах от Гаваны, где узкий пролив соединял с морем огромную естественную гавань, скрытую между холмами. Она с волнением смотрела на советское судно, пришвартованное к бетонному пирсу, куда за несколько минут до этого подъехал советский грузовик «ЗИЛ-130» с 25-метровым трейлером. Из трюма кран поднимал длинный деревянный ящик и медленно переносил его по воздуху к грузовику. На ящике была видна трафаретная надпись «Строительная пластиковая труба».

Все это она видела в свете прожекторов. По приказу ее брата суда должны были разгружаться ночью. Все прочие погрузочно-разгрузочные работы в гавани были прекращены. Патрульные катера перекрыли вход в пролив. Ныряльщики с аквалангами плавали вокруг судна, чтобы предотвращать подводную угрозу. Димкино имя произносилось со страхом в голосе, ибо его слово было законом, а сам он, как говорили здесь, страшен в гневе.

Таня писала статьи для ТАСС, как Советский Союз помогает Кубе и как признателен кубинский народ за дружбу их союзнику на другом конце земли. Но о том, что происходило на самом деле» она передавала в зашифрованных сообщениях по телеграфной связи КГБ в Кремль Димке, который поставил перед сестрой задачу обеспечить неукоснительное выполнение его распоряжений.

Рядом с Таней стоял генерал Паз Олива, самый красивый мужчина, когда-либо встречавшийся ей.

Паз был потрясающе привлекателен: высокий, сильный и немного пугающий, пока он не улыбался и не заговаривал мягким басовитым голосом, напоминавшим ей звуки виолончели, тронутой смычком. Ему было за тридцать: большинство военных Кастро были молодыми людьми. Со смуглой кожей и вьющимися волосами, он больше походил на негра, чем на испанца. Он был ярким примером политики расового равенства, проводимой Кастро и разительно отличающейся от политики Кеннеди.

Таня полюбила Кубу, но это произошло не сразу. Она скучала по Василию больше, чем ожидала. Она осознала, как он стал дорог ей, хотя они никогда не были любовниками. Она с тревогой думала о том, что он голодает и мерзнет в сибирском лагере. Кампания, за которую он пострадал — привлечение внимания общественности к болезни певца Устина Бодяна, — в определенном смысле завершилась успехом: Бодяна выпустили, но он вскоре умер в московской больнице. Василий назвал бы это иронией судьбы.

К некоторым вещам она не могла привыкнуть. Выходя из дома, она все еще надевала пальто, хотя на улице никогда не было холодно. Ей надоели бобы и рис, и, к своему удивлению, она очень хотела гречневой каши со сметаной. После нескончаемых дней жаркого лета она мечтала, чтобы прошел ливень и освежил улицы.

Кубинские крестьяне были такими же бедными, как и советские, но они казались счастливее, возможно, из-за погоды. И, в конце концов, безудержная joie de vivre1 (Жизнерадостность (франц.)) кубинцев заворожила Таню. Она курила сигары и пила ром с tu Kola2 (Своя кола (исп.)), местным заменителем кока-колы. Она любила танцевать с Пазом под темпераментные ритмы национальной музыки. Кастро закрыл большинство ночных клубов, но никто не мог запретить кубинцам играть на гитаре, и музыканты стали выступать в небольших барах.