Этот документ Богомолец назвал «Докладом о моей разведывательной деятельности против СССР и работе с разведками английской, польской, румынской и другими с 1919 по 1945 год». Семьдесят четыре страницы убористого машинописного текста, фамилии, должности, звания, характеристики людей, имевших отношение к организации и проведению разведывательной работы против СССР. Операции разведывательных служб, детали взаимоотношений с руководящими и оперативными работниками спецслужб Англии, Польши, Румынии, Латвии и других стран. Приемы получения закрытой информации о внешней политике Советского Союза, состоянии его экономики, оборонной промышленности, деятельности органов государственной безопасности. Все указанные лица были сразу же поставлены на оперативный учет, а материалы на них использовались при планировании и проведении разведывательных операций за рубежом.

Ознакомившись с информацией, Центр сообщил в за-гранаппарат, что доклад Богомольца о своей работе соответствует действительности и представляет оперативную и историческую ценность. СИС много лет держала Богомольца под своим крылом уже после того, как вербовочный подход к нему советской разведки разрушил, казалось бы, всю конструкцию его сотрудничества с англичанами. Он много, очень много знал. Но если Интеллидженс сервис была заинтересована предотвратить утечку этих знаний, то точно в такой же, если не в большей, степени советской разведке желательно было их заполучить, что и произошло.

В качестве своих помощников Богомолец назвал Лаго, Гольца, Васильева, ряд других лиц из числа эмигрантов. Некоторые из них длительное время сотрудничали с советской разведкой, но рассказ о них уже выходит за рамки нашей темы. Богомолец написал, что от источников Лаго поступало много ценных информационных сообщений, которые направлялись в штаб-квартиру СИС, однако имен этих людей Богомолец не назвал. Его об этом не спрашивали, так как время раскрывать операцию «Тарантелла» тогда еще не пришло. Ограничимся констатацией факта, предоставив его толкование читателю. О Лаго сказал, что о его судьбе после высылки из Парижа ничего не знает. Гольц тоже исчез, написал, что уезжает в Латинскую Америку. Васильев, говорят, сотрудничал с немцами, он лично полагает, что по заданию англичан. О Беседовском после оккупации немцами Франции никаких известий не было.

Был ли Богомолец до конца искренен в объяснениях своего поступка или все же что-то недоговаривал и не раскрывал? Играя роль подставы, если даже такие мысли где-то и возникали, он был бы заранее обречен на полный провал. Любой шаг человека с такими знаниями и таким прошлым подвергался бы многократной проверке, а возможности для этого у советской разведки были, в том числе и непосредственно в Лондоне.

Можно допустить мысль о том, что у Богомольца возник расчет на склоне карьеры подзаработать. Он, конечно, прекрасно понимал, что от советской разведки в этом плане не получит по большому счету ничего, если не считать возмещения оперативных расходов, а должен будет рассказать все, что знает, и делать то, что ему будет велено. Для него, имевшего как-никак банковский счет в Лондоне, акции во французских промышленных компаниях, обладавшего репутацией человека удачливого, квалифицированного переводчика, знавшего несколько европейских языков, да еще со связями, устройство на работу не было такой уж неразрешимой проблемой. Сотрудничая с советской разведкой, он мог только получить моральное удовлетворение от того, что поступил по совести, как посчитал нужным, предпринял шаги сам, по доброй воле, без какого-либо давления извне.

Несмотря на его активную и длительную работу в интересах иностранных разведок, к Богомольцу со стороны органов госбезопасности СССР никогда не были применены крайние меры, которые обернулись трагическим исходом для тех деятелей белоэмиграции, кто реально занимался планированием и осуществлением диверсионнотеррористических акций. В отношении Богомольца это были классические методы разведки и контрразведки: внедрение агентуры в его окружение, получение информации о нем от источников в спецслужбах противника, подставы, перевербовка его людей, контроль переписки и ряд других.

«Антисоветчик» было привычным и расхожим определением той поры, но в отношении Богомольца оно ни разу не встретилось ни в одном документе ОГПУ, НКВД, МГБ, КГБ, нигде и никогда он не был назван врагом, предателем или преступником. В разведке и контрразведке на Лубянке и тогда, в 30—40-х годах работали профессионалы, которые руководствовались оперативной целесообразностью в решении задач обеспечения государственной безопасности страны и были далеки от идеологических клише. Поэтому и само дело Богомольца пришло к такому финишу.

Неловко, кажется, говорить о гуманности в таком роде занятий, как разведывательная деятельность. Но даже и в этой сфере есть некие правила игры, которые можно назвать цивилизованными, если, конечно, желать их применять на практике. Богомольцу была предоставлена возможность совершить поступок, и он ею воспользовался. Виктор Васильевич где-то читал, что когда Чингисхан покорил Бухару, то его походную юрту поставили в цветущем персиковом саду, а великий хан повелел разжечь у полога огонь из аргала. Ему хотелось горьковатого дыма Отечества. Ностальгия у каждого проявляется по-своему.

Случившееся могло произойти и много раньше, но тогда Богомолец отклонил предложение помощника начальника ИНО Штейнберга о сотрудничестве. Теперь обстоятельства привели его к такому решению, и сделал это он по собственной инициативе. Что касается восприятия этого драматического излома в своей жизни, то мы лишь воспроизвели написанное самим Богомольцем.

Штейнберг, оставшись на Западе, во время Великой Отечественной войны и после ее окончания выходил на контакты со своими бывшими сослуживцами, но всякий раз уклонялся от их продолжения. В 1951 году он пришел в консульский отдел советского посольства в Берне, даже заполнил надлежащие бумаги для оформления въезда в СССР, но передумал. В 1956 году швейцарские органы юстиции установили, что г-н Мартен находится в стране по подложным документам, предоставленным ему в свое время советской разведкой, и по этой причине подлежит высьшке из Швейцарской Конфедерации. Штейнберг обратился в посольство с просьбой о возвращении домой. После принятых в таких случаях процедур разрешение на возвращение ему было дано. 23 сентября того же года Штейнберг самолетом прибыл в Москву, где, он это знал, его ждали арест и расследование. 17 марта 1958 года Военная коллегия Верховного суда СССР, рассмотрев в закрытом заседании материалы обвинительного заключения и следствия, на основании статьи 58 (пункт 16) Уголовного кодекса РСФСР приговорила Штейнберга М. О. к десяти годам тюремного заключения. В конце 1961 года он обратился к Первому секретарю ЦК КПСС с просьбой о пересмотре его дела, однако ему сообщили, что оснований для этого найдено не было.

«Бритту» нужно было обустроиться в Каире так, чтобы он мог вращаться в интересной с точки зрения задач внешней разведки среде, иметь какой-то внешний статус, бывать в информированных кругах. В этом смысле его реноме человека, долгое время работавшего на английскую разведку, очень помогало ему. Такая его репутация восходила еще ко времени его активного сотрудничества с англичанами в Турции, Румынии, Польше. Разумеется, его новые знакомые, надо полагать, проверяли его по своим центрам, но ответ мог быть только один и он сводился к тому, что «Бритт» — это человек англичан.