Она сложила перед подолом ладони, которые давно уже не были красными и потрескавшимися, а были белыми и мягкими, ногти в силу железного самообладания больше не обгрызались, а коротко и аккуратно подстригались. Потупившись, она украдкой поглядывала из-под ресниц.

Одетый лишь в брюки, туан сидел на краю кровати, широко расставив колени, и ошеломленно смотрел на нее.

– Мей Ю. А ты все еще здесь.

– Не угодно ли что-нибудь еще, туан?

Заметил ли он, что на ней был надет тот саронг зеленой и матово-красной расцветки, который он ей привез из последней поездки и который ей обычно жаль было надевать для работы? Вышитые комнатные туфли из предпоследней поездки, которые она никогда не носила, потому что они были ей велики? И что на его простыне лежал цветок кембойи, который она сорвала в саду еще до того, как разразился дождь? Иногда он замечал цветы, которые она подкладывала ему, и говорил ей какую-нибудь любезность или улыбался, что с лихвой возмещало насмешливо поднятые брови Кембанг.

– Нет.

Полотенце, которым он только что вытер голову, он небрежно бросил на пол. Мей Ю сделала шаг, чтобы поднять его, но он ее остановил:

– Пусть лежит. Кембанг завтра будет застилать постель и подберет.

Мей Ю подчинилась, но в ней поднималось отчаяние; ей не хотелось уходить, она так давно его не видела.

– Может… может, принести вам чаю? Кофе? Или что-нибудь поесть?

Иногда он принимал такое предложение, даже с благодарностью; бывали дни, когда он рассказывал ей о своем плавании, и Мей Ю впитывала каждое его слово как губка.

– Нет. – Голос его звучал устало. – Ты можешь идти.

Он разминал затылок, наклоняя голову туда и сюда, пока не протянул руку к рубашке, которую Мей Ю расстелила для него наготове на кровати.

– У вас… болит… это? – Она никак не могла вспомнить малайское слово для обозначения затылка и показала пальцами на свою шею.

Его губы дрогнули в улыбке:

– Ничего страшного. Рейс был тяжелым. А я просто становлюсь старше.

Мей Ю вцепилась в соломинку.

– Я могу вам помочь!

Быстрыми семенящими шажками она подлетела к кровати, сбросила шлепанцы, взобралась на матрац и принялась энергично массировать ему шею. Она видела по нему, что застала его врасплох, чувствовала это по тому, как судорожно напряглись его плечи, когда она вонзила в него свои пальчики и принялась обрабатывать его твердые как дерево мускулы. Но тут же его напряжение спало, и он вздохнул с шумом, который звучал как мурлыканье.

Его гвоздично-коричневая кожа была теплой, пахла после воды терпким мылом. Из волос, которые влажно курчавились на затылке, скатилась капля и заскользила между лопатками вниз по позвоночнику; Мей Ю попыталась поймать ее языком.

– Прекрати!

Он грубо стряхнул ее с себя и развернулся.

Впоследствии Мей Ю признала правоту Бунги: туан был поистине тигром. Своенравным, раздражительным и опасным, при случае даже смертельно опасным. Потому что не выносил тюрьмы, в которую был заперт. Тюрьмы, в которую его поместила жизнь, а может, и он сам.

Мей Ю видела это в его глазах, которые грозили спалить ее огнем, но в которых все-таки вспыхивала неуверенность.

Тоненький голосок разума предостерегал ее, чтобы она не гневила туана; он определенно накажет ее, возможно, в ярости даже поднимет на нее руку. А то и вышвырнет из дома, куда ей тогда деваться. Однако она зашла слишком уж далеко. Отведала слишком много из того, по чему тосковала больше, чем по чему-либо другому на свете.

Перед тем он побрился; растрепанная борода, с которой он явился к обеденному часу, теперь была аккуратно подстрижена. Узкое, столь же элегантное, сколь и дерзкое обрамление его рта, который выглядел таким мягким в изгибе своих очертаний.

Мей Ю бросила свою жизнь в руки Куан Йин, богини милосердия, подавшись вперед и приникнув губами к губам туана.

Будто порыв штормового ветра подхватил его и ушиб головой о мачту.

Он уставился на нее, когда она отделилась от него и пугливо на него посмотрела. Глазами, черными и блестящими, как небо глубокой ночью. Он попытался что-то понять, погладив ее щеку, и вздрогнул, оттого что ее светлая кожа была так нежна, и от его прикосновений по ней пробегали мурашки. Его взгляд остановился на ее губах; лепестки розы, на которых блестели капли дождя.

Он должен был удостовериться.

Стебель цветка была ее шея, когда он взял ее за затылок и притянул к себе, поцеловал ее, упиваясь ее дыханием, сладким и свежим; она ластилась к нему как котенок.

Эта девочка, которая бабочкой порхала по его комнатам, всегда принося своей улыбкой солнечный луч и ясное, прохладное дуновение, в котором он мог черпать дыхание. Которая то и дело пыталась доставить ему радость маленькими жестами, за которые он благодарил ее ответными мелочами.

Девочка, которую он четыре или пять лет назад нашел в трюме корабля, пока работорговцы не закабалили ее в бордель. Она была грязная, оголодавшая и перепуганная насмерть, тело ее было не тяжелее тела его Феены, сама она, возможно, ненамного старше, разве что на пару лет.

Это понимание вогнало ему кулак глубоко в солнечное сплетение.

Он грубо оттолкнул ее от себя, так что она упала на кровать навзничь, ее саронг задрался и обнажил стройную, сливочную ногу. Он отвел взгляд и гневно прошерстил пальцами свои мокрые волосы.

– Пошла прочь, – прикрикнул он с глубоким негодованием в голосе. – Я не извращенец, и я не падок на детей!

Краем глаза он видел, как она поднялась и спрыгнула с кровати. Однако вместо того чтобы убежать, она встала перед ним, сжав ладони в кулаки, со слезами на глазах.

– Но я уже не ребенок, туан!

Рахарио сопел, ярясь, но вместе с тем поневоле забавляясь.

– Я не знаю, сколько тебе лет. Но я в любом случае старше тебя вдвое, если не втрое. В отцы тебе гожусь!

– Я старше, чем вам может показаться!

Она энергично выдернула ленту, на которой держалась ее растрепанная коса, помотала головой; с распущенными волосами, упавшими ей на плечи, она действительно выглядела чуть старше.

И была красива. Оглушительно, сногсшибательно красива.

– Я уже женщина, – настаивала она на своем. Щеки ее вспыхнули. – Почти.

Внезапная ярость поднялась в Рахарио. Он испытывал большое желание оторвать ей башку. И желание поддаться своему возбуждению, которое мучительно пульсировало в нем, едва позволяя дышать.

– Ты понятия не имеешь, как опасна игра, которую ты тут затеяла. Ты понятия не имеешь, кто перед тобой.

– Тогда покажи мне это, туан.

Он как парализованный смотрел, как она стягивает через голову кебайю, отшвыривает ее прочь, стаскивает саронг, отпинывая его в сторону. Он не мог пошевелить пальцем, не мог издать ни звука.