Себастьян допил солодовый напиток. Вышел из распивочной и быстро прошел под портиком Ирландского банка. Если эта крыша обвалится, то тогда даже Скалли не сумеет меня разыскать. Перебегает на другую сторону улицы и оказывается перед центральными воротами Тринити. Останавливается у доски объявлений. Никогда не знаешь, что тебя ждет. Может быть, я получу записку от Господа Бога. Заглядываю в швейцарскую. Швейцары ухмыляются и потирают руки у уютного камелька. Одеты они в аккуратные черные униформы. И всегда готовы услужить чем-нибудь или по крайней мере обнадежить.

— Доброе утро, мистер Дэнджерфилд.

Ребята, я изображу на своем лице виноватую улыбку и прикреплю ее на доску объявлений, потому что скоро она мне не потребуется. Утро доброе тогда, когда можно вволю наесться длинненьких тоненьких ломтиков ветчины и свежих яиц, выпавших из горячих куриных задниц, с кофе, кипящем на очаге в унисон с шипящими на старой сковородке надрезанными по бокам колбасками. Доброе утро, а вот вы как поживаете? Утро студента. Идите за мной, студенты. Оторвитесь от книг и вдохните немного свежего воздуха. Безопасность вам не нужна, потому что от нее портится пищеварение. Я покажу вам кое-что получше. На улицу, под сень деревьев. Я — волынщик. Бу-бу. Вы там, на мансарде, с белыми от непрерывного сидения задницами. Стоп! Держать руль правее! Я заглядывал к вам в окна перед рассветом, когда вы, полагая, что никто вас не видит, мочились прямо на стены. Говорят, стены от этого становятся крепче. Поговаривают, что на голову заместителя декана обрушился целый пакет с этим добром, завернутым в «Айриш Стэндард». И не подумайте, что я забыл, как вы пригласили меня на чашку чая и мы непринужденно расположились у камина, сплошь заставленного пирожными.

Себастьян марширует, как гвардеец на параде. Он идет по бетонному пандусу вдоль здания библиотеки. Моя страсть пурпурного цвета, а маятник — розовый. Теплый дождь словно укутал Тринити и его ровненькие зеленые газоны. У дверей — бутылки с молоком; в былые времена я их охотно пил. Помогает с похмелья. А вот и типография, в которой печатают экзаменационные тесты. Иногда мне снились кошмары, как я вламываюсь в нее, чтобы посоглядатайствовать. Типография притаилась на непроглядно — черной с серебристым оттенком улице. Металлические остроконечные столбики ограды с натянутыми между ними цепями. На центральной площади застыли деревья. Их ветки торчат, как давно немытые волосы. В стеклянных шарах светятся лампы. У гранитных подъездов решетки для отскребания грязи с обуви. С крыш слетают чайки, садятся на мостовую и начинают пронзительно кричать. Мир за стенами колледжа словно перестает существовать. И никто не умирает от тоски. И бесцветные жестокие глаза не скрывают подлые замыслы. И никто не роет лопатами землю в поисках золота. Жалкие ирландцы.

Он встретил преподавателя в пижаме; по пятам за ним тащился серый кот. Концы бело-зеленых пижамных штанин намокли, а из шлепанцев виднелись голубоватые пятки. Преподаватель кивнул — еще слишком рано, чтобы обмениваться улыбками. Я опустил голову. Я вижу, как он одиноко поднимается по ступенькам, пересекает вымощенный каменными плитами коридор, а кот идет за ним и мяучет, чтобы ему дали молока.

То, что я вижу в окнах, заставляет меня ощущать себя туристом. Я смотрю на бородатого мужчину за запотевшим, покрытым пятнами жира стеклом. По-моему, он наливает чай. Поделись со мной. Мне кажется, я познакомился с ним на собрании Студенческого Христианского Движения. И невзирая на возраст он держится молодцом. Помню, как я прочитал об этом собрании в «Программе общественной жизни колледжа». В ней сообщалось, что Студенческое Христианское Движение — это организация студентов, которые стремятся приобщиться к христианской вере и жить по — христиански. И это стремление является единственным условием членства в Движении. Прошу вас, запишите и меня. Там я и познакомился с этим человеком. Похоже, что я уже многое забыл. Я с самыми искренними помыслами пришел в Студенческое Христианское Движение. И замер перед комнатой № 3, стыдливо осознавая возможность Спасения. Юноша с вьющимися светлыми волосами вышел ко мне и крепко пожал мне руку. Добро пожаловать в нашу небольшую компанию, входите же, позвольте мне вас представить. Вы изучаете право? Я видел вас в колледже. Нас и в самом деле очень мало. Знакомьтесь, мисс Фин, мисс Отто, мисс Фицдэр, мисс Виндзор и господа Хиндз, Тафи и Бирн. Позвольте мне налить вам чаю. Покрепче или не очень крепкого? Не очень крепкого. В углу на газовой плите кипит чайник. Имеется и фортепиано. На мисс Фицдэр легкое шерстяное серое платье, и когда она проходила мимо меня, мой любопытный нос учуял тонкий запах духов. Она предложила мне пирожное с кремом и спросила пришел ли я сюда впервые. Да, впервые. Я подумал, что она прехорошенькая. А она продолжала говорить, что очень мало кто из студентов интересуется их движением. Я придвинулся к ней и нежно прошептал — очень милые, искренние люди. Мы стараемся такими быть. Нет, я убежден, что у вас все превосходно получается. Я уже предвкушаю посещение ваших молитвенных собраний. Я продемонстрирую свой нимб. Она сказала, что очень рада и спросила нравится ли мне петь. Разумеется, песня это как раз для меня. Поговорите со мной еще, мисс Фицдэр. В нашей группе есть люди с очень приятными голосами. А вы, мисс Фицдэр, вы поете? Может быть, иногда мы будем петь вдвоем. Пройдите мимо меня еще разок. В тот вечер я шел по Дублину, вдыхая холодный, насыщенный запахами воздух и рассматривая последние отблески света. Преисполненный надежд, я шагал тогда по Дэйм-стрит, вспоминая их фальшивое пение. Пусть я и не во всем с ними согласен, но, по крайней мере, меня согрели их заботливые, добрые взгляды и искрящиеся глаза. Я искренне к ним привязался.

Он обошел два здания, расположенные за Королевским Театром. Такое чувство, что на зиму все закрылось. Никогда прежде я не замечал эти задворки. Однажды ночью я забрался на газон возле спортивной площадки и плакал там, зажав голову между коленями. По субботам я приходил сюда в середине дня, чтобы понаблюдать, как они лупят друг друга по головам, норовя отобрать мяч. По периметру поля выстраивались люди в шарфах и с поднятыми воротниками. За полем — факультеты естественных наук, там смешивают различные вещества, чтобы они взрывались. И факультет ботаники, и красивые цветы. Совсем неплохо, если для получения ученой степени нужно всего лишь вырастить растение. А вот и зал, где проводят экзамены. Вымолить бы разрешение жить дальше. И получше, чем другие. И задние факультета физики, в котором я потратил целый шиллинг, чтобы посетить Граммофонное Общество. Приятная прохлада. А вот и теннисные корты за зоологическим факультетом. В нем — внушительная коллекция насекомоядных, а в середине зала стоит чучело слона. Однажды я поднялся по этим ступенькам, позвонил в начищенный до блеска колокольчик для посетителей, и мне позволили все осмотреть. После лекций по праву я приходил сюда, чтобы поглазеть на летучих мышей. Вы можете заметить, что у меня много причудливых хобби. Особенно мне нравятся чучела животных. Спортивный зал. Здесь я иногда играл в теннис с Джимом Вэлшем. Вам это тоже не было известно. И ванна холодной-прехолодной воды. Гориллы-регбисты с воплями прыгали в нее. А мне нравилось стоять под обжигающе горячим душем.

Себастьян прошел под аркой задних ворот Тринити— Колледжа. Уворачиваясь от телег и машин, он перешел на другую сторону Феньянской улицы. Он шел, опустив голову, и лишь иногда осматривался по сторонам, чтобы сориентироваться. По Мэрион-стрит. Внезапно вышло солнце и осветило правительственные здания. Утро. Покачивая бедрами, в подъезды заходят секретарши. У всех у них ярко накрашенные губы. Широкоплечие, в красных пальто. Проходят красноносые мужчины в темных пальто, с красными обветренными руками. У девушек пурпурные коленки. Я иду все быстрее. По улице Лоуэр Бэггот. Стремительный поворот направо, бегом через Пемброук и вокруг площади, на которую выходят здания с красивыми дверями в стиле короля Георга. Я прошел фицвильямскую площадь, прикасаясь на ходу к металлическим оградам. И вот я уже открыл узкую калитку и спускаюсь по крутым ступенькам. Стучу. Не открывают. Выстукиваю SOS на оконном стекле. Наверняка он откликнется. Ведь Тони специалист в области судоходства. Зажигается свет. Дверь открывается, и из нее осторожно выглядывает Тони.