С такой постановкой вопроса я не мог согласиться. Во-первых, суда флотилии со своими несколькими 6-дюймовыми пушками не могли сыграть существенной роли в обороне наших позиций, но самое главное, что мы могли совершенно напрасно потерять могущие еще пригодиться суда и, наконец, оставляли в руки неприятеля в случае взрыва трофеи, которые он мог бы в реке легко поднять и исправить. А мы в эту войну не дали неприятелю еще ни одного трофея. Взвесив все это, я доложил генералу Цурикову, что не могу на себя принять решение столь важного дела и телеграфирую начальнику Морского штаба при Верховном главнокомандующем. Цуриков ответил, что он с своей стороны также телеграфирует генералу Сахарову.

На мою телеграмму я на другой же день получил ответ от адмирала Русина: «Государь император приказал немедленно вывести флотилию в Измаил. Румынскому адмиралу предоставить свободу действий». Я, конечно, дал немедленно предписание начальнику флотилии отойти ночью в Измаил, не отвечая на огонь с батарей, уже установившихся в Исакче, чтобы себя не обнаружить. Командарму я послал копию полученной телеграммы, а румынскому адмиралу Негреско послал письмо с указанием, что русская флотилия отводится в Измаил и ему предоставляется действовать по усмотрению.

Наша флотилия прошла совершенно благополучно, не замеченная неприятелем, а румынская, которая следовала двумя днями позже, попала в луч прожектора, уже установленного в Исакче, и была осыпана снарядами. На ней было четверо раненых. В ту же ночь подверглись обстрелу наши два парохода, «Бессарабец» и «Мстислав Удалой», которые все время водили баржи из Рени в Измаил. Они шли без буксиров из Измаила и внезапно были освещены прожекторами и осыпаны снарядами. Один снаряд угодил прямо в машину «Мстислава», и пароход остановился, но командир «Бессарабца» не растерялся. Под жестоким огнем он повернул, подошел к «Мстиславу», ошвартовал его к своему борту и таким образом отвел в Рени. Убитых и раненых не было, но корпус «Мстислава Удалого» пострадал и потом ему пришлось чиниться.

Подвиг капитана «Бессарабца» усиливается еще тем, что он был коммерческим моряком, в первый раз бывшим под огнем. Генерал Цуриков по моему представлению наградил капитанов и команду крестами и медалями. Я хотел выхлопотать капитану «Бессарабца» офицерский Георгиевский крест, следуемый ему по статуту, и сделал соответствующее представление в Думу, но началась революция, и все дело об этом куда-то затерялось.

6 декабря меня произвели в вице-адмиралы, и вслед за тем я получил назначение начальником обороны гирл Дуная. Это, собственно, не было новым назначением, а скорее переименованием ввиду непосредственного соприкосновения с неприятелем, но я выходил из подчинения 6-й армии и подчинялся непосредственно командующему флотом Черного моря. Для обороны мне был назначен один стрелковый полк, а впоследствии обещали прислать целую морскую дивизию, которая формировалась в окрестностях Николаева.

Получив это известие, я сейчас же отправился в штаб 6-й армии, чтобы откланяться и установить новые взаимоотношения. Там уже имелись соответствующие распоряжения из Ставки. Генерал Цуриков сказал, что он очень доволен, что его избавили от обязанностей защищать это болото, то есть гирла Дуная, и обещал мне свое содействие. На моем участке было собственно только одно уязвимое место – это Измаил, и так как одного батальона для его обороны было, конечно, недостаточно, то генерал Цуриков обещал в Измаиле держать пехотный полк и назначил начальником гарнизона генерал-майора Васильева, опытного вояку, с которым рекомендовал мне войти в соглашение. Я, со своей стороны, рекомендовал генералу Цурикову капитана 1-го ранга Ермакова, который оставлялся мною в Рени для обслуживания нужд армии. Таким образом, все было устроено к общему благополучию, и я мог ехать.

Я выехал на автомобиле с флаг-офицером через Болград в Измаил в отвратительную погоду по страшной грязи и тут только познакомился настоящим образом, что значит бессарабская черноземная грязь. Автомобиль еле мог двигаться и раз пять застревал настолько основательно, что нам пришлось вылазить и, по колено в грязи, помогать шоферам его вытаскивать. За пять часов нам пришлось добраться только до Болграда и там ночевать. Обыкновенно это расстояние, не превышавшее 50 верст, проходилось в час с четвертью. Я от души жалел, что не дождался до ночи и не пошел на быстроходном катере по Дунаю. В такую погоду можно было смело пройти необнаруженным неприятелем. Впрочем, от Болграда до Измаила дорога была уже лучше, и мы 40 верст прошли в два часа.

В Измаиле я нашел генерала Васильева, который на меня произвел прекрасное впечатление. Мы с ним обсудили стратегическое положение моего участка. Задача, возложенная на меня, не была особенно трудной. Следовало закрепить гирла Дуная, т. е. пространство, заключавшееся между Георгиевским и Килийским рукавами. Это пространство заключало в себе очень мало твердой земли, но массу непроходимых болот, лагун и озер, пересеченных множеством каналов.

Оригинальной особенностью местности были так называемые плавучие острова. Эти острова образовывались из перегноя камыша, каждый год вырастающего со дна реки в неимоверном количестве и зимой высыхающего, ломающегося и гниющего. Камыш сцепляется друг с другом и образует сначала нечто вроде пластов, которые также сцепляются и образуют уже островки. На этих последних появляется сначала трава, которая сгнивает и обращается в землю. В результате получаются островки, не только поросшие травой и кустарником, но на которых растут и деревья. В конце концов такие острова садятся на мель и делаются материком, но иногда бывает, что с большой прибылью воды эти островки отрываются от земли и снова начинают путешествовать, пока снова не прирастают в другом месте. После больших половодий конфигурация внутренности гирл сильно изменяется, и рыбакам приходится отыскивать себе новые пути и протоки для сообщения между деревнями. Иногда также бывает, что рыбачий скот, который свободно бродит вблизи деревень, попадает на такой приросший к берегу остров и на нем отправляется путешествовать. Тогда рыбакам приходится искать его на лодках.

Для нас гирла Дуная имели важное значение только в том случае, если бы наши войска удержали за собой линии Серета или Прута, так как открывалась возможность подвоза продовольствия и припасов к армии по Килийскому рукаву через озеро Ялпух и далее на железную дорогу в Рени и Галац, а также на проектированные узкоколейки от Болграда к различным частям фронта. Что касается до неприятеля, то для него они имели значение только в случае необходимости произвести диверсию в тыл нашим войскам, защищающим линии Серета или Прута, на Измаил и далее на Болград. Неприятель почти не имел плавучих средств, а потому вообще гирла для него не были лакомым кусочком, и, наоборот, для него гораздо удобнее было, в случае продолжительной стоянки, владеть правым нагорным берегом и сидеть там спокойно в хороших климатических условиях.

Весь мой участок имел в длину по Георгиевскому протоку от моря до поста Раздельного около 150 верст, но из них едва ли было 10 доступных для военных операций. Для обороны этого участка, кроме имевшихся у меня в распоряжении сил, назначался полк стрелков в составе трех батальонов, который должны были перевезти морем из Одессы в Сулин, и батальона гвардейского экипажа. Впрочем, последний пробыл в Измаиле не более месяца и был отправлен в Петроград. Сухопутной артиллерии мне дано не было, так как предполагалась ее заменить артиллерией на судах. Моим начальником штаба был назначен капитан 1-го ранга Медведев и еще было дано несколько флаг-офицеров.