Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вместе с тем нота наркома иностранных дел РСФСР заканчивалась предложением: «Исходя из проявленного Директорией желания разрешить все противоречивые вопросы путем официальных и межпартийных переговоров, мы предлагаем Вашим делегатам прибыть в Москву. Несмотря на то что Вашей последней телеграммой, вместо того чтобы идти навстречу нашему предложению, Вы грозите нам объявлением войны, мы придерживаемся нашего предложения, имеющего целью устранение столкновения между Советской Россией и Украиной. Подходящим местом для переговоров мы считаем Москву, откуда Ваши делегации, пользуясь обычной неприкосновенностью и экстерриториальностью, будут иметь возможность сноситься по прямому проводу с Директорией»[581].
Поведение Совнаркома РСФСР немало украинских исследователей склонны квалифицировать как крайне неискреннее, как стремление затягивать по возможности дольше обмен подобного рода «пустыми» нотами с показной готовностью исчерпать конфликт мирными средствами, а на самом деле использовать дипломатические акции для прикрытия продолжения военных действий, складывавшихся однозначно благоприятно в пользу Советской России и ее союзников внутри Украины[582].
Думается, это не совсем так.
Взглянем, во-первых, на оперативность, с которой внешнеполитическое ведомство РСФСР реагировало на все обращения руководства УНР. Во-вторых, дипломатическую риторику пронизывало стремление добиться от Директории легитимизации КП(б)У и вхождения ее в правительственную коалицию. Это был бы наиболее безболезненный, «менее затратный» шаг к восстановлению в Украине власти Советов. Помимо всего прочего, это бы разрешило использовать ограниченные вооруженные силы РСФСР, попадавшей во все более тесное кольцо фронтов, на критических направлениях. В-третьих, советская сторона стремилась любой ценой найти в правительстве УНР если не союзника в борьбе с объявленным походом Антанты против большевистской России, то хотя бы попробовать воспрепятствовать вероятному альянсу между интервентами и Директорией.
Что же касается последней, то здесь еще раз следует сделать ударение на определенных моментах, которые, по крайней мере для части высшего государственного органа, имели принципиальное значение. Речь о сущностных ориентациях В. Винниченко – главы Директории и В. Чеховского – главы Рады народных министров.
В. Винниченко, судя по всему (особенно убедительны здесь дневниковые записи), с огромной ответственностью анализировал обострение нового кризиса в украинско-российских отношениях и болезненно искал пути предотвращения катастрофы по образцу годичной давности. А что к тому идет, он осознавал все более остро и наглядно. Присовокуплялся и еще один достаточно важный момент: под влиянием поражений Центральной Рады, испытаний нации гетманщиной и тяготения масс к большевистским лозунгам В. Винниченко в те дни ускорил свою мировоззренческую эволюцию влево. Для него трудовой принцип оставался если и не тождественным, то близким к советскому принципу, во всяком случае, не был враждебным ему. К тому же для него переговоры с Россией были не соломинкой, за которую хватается утопающий, а принципиальной линией на единение нарождающейся народной власти (пусть в чем-то в отличных конкретных воплощениях) против сил старого мира – против империализма[583]. Далее он не просто готов был соглашаться на дипломатические варианты разрешения кризиса, а и сам как можно более стремился к этому.
Что же касается В. Чеховского, то здесь кроме социал-демократической позиции важное значение, по мнению М. Стахива, играли его религиозные взгляды. «Премьер Чеховский был не только руководящим членом Украинской Социал-демократической Рабочей партии, но также одновременно глубоко верующим христианином, пробовавшим проводить христианскую мораль также в межгосударственных делах, – делает замечание историк. – Он очень боялся ответственности за продолжение оборонительной войны Украины против российской советской агрессии. Когда проф. Исаак Мазепа убеждал его, что эта война неизбежна, поскольку Москва имеет явные империалистические цели и ничто ее не остановит перед дальнейшим военным походом против Украины, разве только полная капитуляция на милость и немилость Москвы, Чеховский ответил:
“У меня сомнения, как христианина: имею ли я право посылать на фронт наших казаков на смерть, когда совсем неясно мне самому, какие последствия принесет эта война Украине. Я сам могу идти на фронт воевать за то, во что я верю. Но других принуждать – это, по моему мнению, неморально”.
Эти взгляды в данной ситуации, когда российские большевистские армии шли на Украину красной тучей, были не от мира сего. Тем не менее они доказывают вне всякого сомнения, что этот премьер Правительства УНР на самом деле стремился к миру и наверняка не имел ни тени желания воевать агрессивно против России, так как в конце концов таких желаний не имел никто: слабая тогда в милитарном отношении Украина могла разве нападать на милитарно более сильную Россию»[584].
С точки зрения отмеченного, достаточно мотивированной выглядит Чрезвычайная дипломатическая миссия Директории в Москву во главе с С. Мазуренко. Связанные с ней документы сохранились и были опубликованы в специальном издании[585]. Собственно, документы предваряет довольно основательное, взвешенное, профессиональное введение, которое помогает выяснить сущность тогдашнего политического момента, обусловленность, мотивированность многих решений и шагов, причины коллизий, которые временами кажутся труднопостижимыми и т. п.[586] В подобном ключе выстраиваются и другие публикации по проблеме[587].
Серьезные историки Р. Симоненко и А. Реент вслед за авторитетным взглядом хорошо проинформированных непосредственных участников событий[588] выводят саму идею миссии не из ситуативных, конъюнктурных потребностей, а из принципиальных соображений, которых старалась придерживаться Директория с момента своего создания. Поэтому истоки контактов руководства УНР и РСФСР они усматривают еще в хорошо известных переговорах в Киеве В. Винниченко с Д. Мануильским и Х. Раковским осенью 1918 г.[589] И это не было случайностью, исключительным эпизодом, ведь в ходе осуществления миссии в Москве С. Мазуренко ссылался на факты дипломатических контактов между ним и Д. Мануильским, Х. Раковским (хотя подтверждений участия последнего в переговорном процессе нет), которые имели место в ноябре 1918 г. в Гомеле и декабре того же года в Минске[590]. Речь шла о том, что это делалось с ведома руководства обоих государственных образований и привело к соглашению, «зафиксированном в подписанном… акте». Именно этот документ с некоторыми предостережениями был положен в основу позиции Директории на переговорах, а сам акт С. Мазуренко сделал достоянием гласности на заседании мирной конференции[591].
Р. Симоненко и А. Реент не только обращают внимание на эти важные моменты, но и приводят интересные извлечения из мемуаров М. Рафеса, проливающих дополнительный свет на обстоятельства кристаллизации позиции руководства УНР относительно осуществления дипломатической акции. Кроме того, они придают упомянутым фактам и свидетельствам особое значение и не обходят довольно примечательного замечания П. Христюка относительно В. Чеховского: «Главной целью В. Чеховского при вхождении в кабинет было не допустить конфликта между Украиной и Сов. Россией, который уже тогда назревал. Когда конфликт разразился, В. Чеховский прилагал все усилия к