Францевич приметил тени, двигавшиеся к нему. И сразу все понял.

– Что, ушел? – спросил он хмуро.

– Ушел Лотошкин, подлец, – сказал Ванзаров, отряхивая с пальто остатки снега. Лебедев шел за ним непривычно молчаливый и сильно промерзший. Ледник санатория кого хочешь проберет. Даже если не заниматься быстрым изучением трупов.

– Надо было стрелять…

– Надо, да не из чего. Револьвер у вас.

– Что же теперь делать? – Ротмистр скривился от головной боли.

– Пойдемте, поищем противоядие. Может, всех спасем. Не так ли, Аполлон Григорьевич?

Лебедев счел за лучшее промолчать. На сегодня шуток ему было достаточно.

В номере было темно, но в темноте нечто шевелилось. Ванзаров щелкнул рычажком электрического света. Месье Пуйрот, как мышь, отпрянул от стопки чемоданов мистера Маверика. И улыбнулся так приятно, будто рад был нечаянной встрече. Вот что значит европейские манеры. Ванзаров пожелал ему доброго вечера и уверил, что тот совершенно не помешает, может оставаться сколько ему вздумается.

– Где проще всего спрятать противоядие, ротмистр?

Францевич указал кивком на сейф.

– Не могу оспорить ваш вывод, – сказал Ванзаров. – Остается найти пароль. Вам он известен?

Ничего подобного ротмистру было неизвестно.

– Тогда я попробую. Вдруг получится.

Ванзаров для чего-то пошел к чемоданам, снял верхний, а из следующего вынул помятую книжицу, так и лежавшую поверх одежды. Перевернув обложку, он присмотрелся к титульному листу и что-то прикинул в уме. После чего предложил Францевичу подойти к сейфу. Месье Пуйрот старался быть тенью, но тщательно следил за всем.

– Набирайте на колесиках… – сказал Ванзаров. – Итак: 02… 20… 17… 33… Поверните рукоятку…

Ротмистр нажал.

Сейфовый замок приятно хрустнул, дверца поддалась.

– Получилось… – в изумлении проговорил Францевич. – Волшебство…

Лебедев на этот счет был другого мнения. Но опять-таки смолчал.

Между тем дверца распахнулась. Сейф явил свое стальное нутро, выкрашенное черной краской. В нем ничего не было: ни денег, ни драгоценностей, ни портмоне мистера Маверика, ни его американского паспорта. В середине пустого дна стояла скромная бутылочка темного стекла.

Ротмистр среагировал мгновенно: схватил склянку здоровой рукой, сунул в карман и выставил револьвер. Он стал пятиться к двери.

– Не подходить! – последовал приказ. – Мне терять нечего… Всех не спасти, так чем я не наследник…

– Ротмистр, это ловушка, – устало сказал Ванзаров.

– Говорите что хотите, меня вашей болтовней не пронять… Назад! – Он вскинул ствол на Пуйрота, сделавшего неудачное движение, сам же медленно отступал. – Меня хоть по голове ударили, но стрелять я не разучился…

– В этой бутылочке яд, одной капли которого хватит, чтобы ваша нервная система была парализована и вы медленно умирали от удушья…

– Чушь!

– Аполлон Григорьевич, покажите…

Не торопясь, чтобы не испугать нервного ротмистра с ударенной головой, Лебедев достал из саквояжа стекляшки.

– Вот эта… – показал он, – …найдена у тела жуткой Катеньки, вот эта – на снегу у мертвого тела одного господина. А эту передал мне доктор Могилевский. Во всех – один и тот же страшнейший яд. Сделайте одолжение, выпейте глоточек. Хочу посмотреть, как человек умирает от его действия. Напишу статейку для криминалистического журнала.

Ванзаров отошел подальше. И присел на край стола.

– Давайте, ротмистр, убивайте себя, мешать не буду, – сказал он с отменным равнодушием. – Вы мне неинтересны. Все ваши тайны мне известны. Мистер Маверик – шулер, кого-то крепко обыграл у себя в Америке, чего доброго, с ним расплатились коробкой брильянтов, потом владелец опомнился, понял, что его надули, и захотел вернуть украденное. Агентство Пинкертона вас наняло для этого. Невелика тайна…

Больная голова Францевича не вынесла подряд два удара. Он беспомощно переводил взгляд с Лебедева на Пуйрота и Ванзарова. Везде его встречало холодное равнодушие. Это было выше его сил. Ротмистра подкосило. Он сполз по стене, выронил склянку и схватился за виски. Револьвер при этом опасно болтался на пальце.

– Я могу забрать… это? – осведомился Лебедев.

Несчастный застонал в ответ. Его было жалко. Аполлон Григорьевич подобрал пузырек, предложил лекарство от головы, но получил отказ. Милосердие – важное качество не только частного сыщика или чиновника сыска, но и вообще человека. О чем порой принято забывать. Ванзаров подошел к ротмистру, присел рядом с ним и что-то шепнул на ухо. Францевич поднял на него больные глаза.

– Это правда? – тихо спросил он.

– Честное сыскное, – ответил Ванзаров и предложил свою руку, чтобы помочь встать. Ротмистр тяжело оперся на нее. Ему предложили идти отсыпаться до утра, про особое управление, к счастью, можно забыть. Сил сопротивляться у него не было. Лебедев обещал не только довести больного до номера, но и облегчить страдания. Для этого в походном саквояже имелось достаточно средств.

Ванзаров обернулся к Пуйроту, державшемуся тихо в сторонке.

– Хотите задать мне вопрос, месье?

– Нет-нет, не стоит беспокоиться… – последовал вежливый ответ.

– Быть может, вам нужна помощь в вашем розыске?

– О, как мило! – Тонкие усики разошлись в улыбке. – Не понимаю, о чем это вы, месье!

– Что ж, будет о чем поговорить на полицейском балу, – Ванзаров отдал поклон и вышел. Ему показалось, что тянет дымком. Горелым несло из его номера.

Разыскной рапорт № … (не помню)

Ваше превосходительство!

Преследую убийцу…

Он в двух шагах…

Силы на исходе…

Но я не сдамся.

Будьте уверены в полном успехе порученного мне задания.

Честь имею

На столе возвышалось пузатое нечто. В полумраке предмет казался живым, пыхтя дымком. Электрический свет разрушил волшебство. Обычный самовар гнал из трубы серый, пахнувший типографской краской, дым. Тело самовара было холодным. Ванзаров не стал открывать краник кипятка, сразу поднял крышку. Внутри воды не было. Зато труба была горячей. В ней что-то догорало.

Самовар был началом. На столе нашлось еще нечто любопытное: ровный ряд коробочек в простой упаковке различного размера. Каждая подписана, кому предназначена. На коробках лежал конверт. Ванзаров вскрыл его, не желая угадывать, что в нем. Письмо, вернее – записка, оказалось кратким. Все тот же ровный каллиграфический почерк сообщал: