Я заметил, как расслабился Земцов. Солги сейчас Савойский, и все пришлось бы начинать сначала. Если в фундамент откровенности заложена откровенная ложь, которая в корне меняет все показания, значит, ни о какой откровенности не может идти речь. Но Савойский оказался честен, и меня это снова удивило. Для того чтобы так откровенничать, нужна твердая убежденность в том, что Решетуха задержан и дал правдивые показания. Но Савойский был уверен в обратном. В том, что Миша на свободе. К чему же так расстегивать пальто перед первым встречным в милицейской форме? А если Решетуху вовсе не поймают? Зачем вырубать себе могильный камень, если здоровье в порядке?

На это, наверное, обратил внимание и Земцов, однако он сделал вид, что ничего не произошло, и продолжал внимательно выслушивать адвоката. Я тоже сосредоточился, и вот тут моя вера набок и рухнула. Я ожидал услышать от Игоря Олеговича исповедь о том, как он, вступив в преступный сговор с Решетухой, решил околпачивать честных, внезапно разбогатевших горожан. Но на этом разговор прекратился. Глупо обведя меня и Саню глазами, этот маленький гомосексуал заявил:

– Вот, собственно, и все.

Усы Земцова взлетели вверх, как крылья курицы, которой дали пинка под зад.

– Что значит «все»?

– А что, собственно, вы ожидали от меня услышать? – Ну, например, как вы с Решетухой формировали план на месяц по нападению на квартиры законопослушных граждан, – не смутившись, предположил Саня.

– Чего? – Савойский поморщился так, что мне показалось – еще секунда, и его лицо треснет. – Вы в своем уме? Все, к чему сводилось мое общение с Решетухой, – это консультации по различным юридическим моментам его деятельности.

– А как насчет убийства Кантикова в Терновском СИЗО?

– Моего подзащитного убили?! Как?!

– Как бы вам получше объяснить... – поморщился Земцов. – Руками!

– Это одна из страшных новостей, дошедших до меня в последнее время.

– Так, понятно... – Земцов пожевал губами, вынул сигарету и вставил ее в рот. – Макс, отведи товарища в камеру. Кстати, Савойский, вам в какой камере удобнее будет освежать память? В обычной или специальной, для... В состоянии чего ты его задержал, заместитель?

Я сказал, что в состоянии, близком к соитию.

– Значит, в специальной, – решил Земцов. – Для адвокатов, да, Савойский?

– Вы напрасно издеваетесь, – грустно улыбнулся Игорь Олегович. – Когда вы поймете, что заблуждаетесь относительно меня, вам станет ужасно стыдно.

– Я уже сейчас не знаю, как в коридоре показаться, – сказал Земцов. – Это вы напрасно бодаетесь, Савойский. Когда вы поймете, что в отношении вас я совершенно не заблуждаюсь, ужасно будет вам.

У дверей адвокат задержался.

– Почему вы решили, что я каким-то образом связан с разбоями? После моей сделки с квартирами, в одной из которых проживал Решетуха? Или это предположила и донесла до вас умирающая от злости моя жена?

– Да нет, не жена. – Убоповец потрепал кончик уса и отпустил. – Много болтаете, не подумав, при посторонних, Савойский. То, едучи к Юшкину, по памяти номер Решетухи набираете, то самому Юшкину советуете быть осторожным, запуская в дом чужих людей. Сочувствуете алкоголику по факту утраты денег при разбойном нападении. А откуда вам известно, что на Юшкина было совершено разбойное нападение и при этом похищены деньги? Вы же с ним не виделись с момента размена?

Лицо Савойского медленно окрашивалось в малиновый цвет.

– Струге?..

– Я разве называл эту фамилию? Кстати, кто такой Струге?

Игорь Олегович тщательно размял окурок в пепельнице и встал.

– Мне больше нечего вам сказать. Ваша проблема заключается в том, что для предъявления мне обвинения и постановления на арест... Господи, о чем это я?! Для того чтобы коситься на меня, вам не обойтись без показаний Решетухи! Вот в чем ваша проблема. Когда он будет задержан, все прояснится. Только советую поторопиться, ибо счетчик времени, как говорят внутри организованных преступных сообществ, включен.

– Макс, отведи задержанного в камеру, – снова попросил меня Земцов. – Не такая уж это проблема, Игорь Олегович. Нам все было понятно и без вашего рассказа. А поимка Решетухи – вопрос нескольких дней. Ваш подельник Миша будет задержан раньше, чем истекут сутки вашего задержания по подозрению в совершении преступления.

Савойский задержался у двери и неприятно для меня кисло улыбнулся:

– Ничего вам не понятно! И вряд ли когда-нибудь станет понятно... Кстати, пусть ваш дознаватель не беспокоится по поводу предоставления мне адвоката. У меня самого получится лучше, можете поверить.

Минуло почти два дня. Когда до окончания срока содержания Савойского под стражей оставалось что-то около десяти часов, Сане позвонил Антон Павлович. Признаться честно, энтузиазм Земцова в последние часы поубавился. Савойский упирался не хуже вьючного животного и никак не хотел въезжать в ворота с вывеской «Явка с повинной». Более ничего, помимо нашей уверенности в его вине, у нас не было, а на этом далеко не поедешь. Адвокат словно упивался своей уверенностью в скором освобождении и с каждым часом становился все наглее и наглее. Но вскоре я увидел живой огонек в глазах Саши. После последнего разговора со стряпчим он выглядел таким, словно за сорок с небольшим прожитых лет не впитал в себя ничего, кроме отвращения и усталости. Он велел мне отвести Савойского в камеру и сгорбившись направился к подоконнику, где стояла вода, заваривать чай. Не думаю, что эта усталость ускользнула от Савойского, он видел то же, что видел я.

Когда я вернулся в кабинет, Земцов стоял у распахнутого сейфа и вкладывал в кобуру пистолет.

– Собирайся. Звонил Струге.

В его глазах был странный свет, а на подоконнике дымился забытый чайник...

Из раздумий меня вышибла скорость, с которой мелькали за окном витрины магазинов и киосков. «Горячие беля...», «Орифлейм – путь к...». Господи, куда же ведет Орифлейм?!

– Куда мы так гоним? – осторожно поинтересовался я, скосив взгляд на Земцова.

Он сидел за рулем, и движения его рук, охвативших руль, напоминали движения косца в период страды. Пять раз за последние два года «штопаная» «девятка» кряхтела и грозила вырвать из-под капота все семьдесят пять лошадиных сил. Еще пять минут такой гонки, и они, лошади, сорвут капот и ускачут в разные стороны, оставив нашу бежевую красавицу дымиться посреди улицы Грибоедова.

– Струге с Пащенко на вокзале, – сказал Саня, полагая, что этой фразы достаточно, чтобы объяснить все происходящее сейчас и все, что произойдет позже.

От гонки у меня слегка вспотели ладони, и теперь я вытирал их о только вчера постиранные джинсы. Земцов сказал – «вокзал». Железнодорожный находится в другом конце города, поэтому его исключаем. Автомобильный в этом районе, но торопиться к нему, следуя этой дорогой, – это все равно что Саддаму бежать из оккупированного американцами Ирака через Кувейт. Неужели к Речному?..