Бормана как следует перевязали, вкололи ему промедол, благо ИПП был у каждого при себе.

Потом я позвонил Руденко и попросил передать Филину, чтобы экстренно со мной связался.

– Что у тебя с голосом? – сонно обеспокоился комиссар легионеров. – Ты что, ранен?

– Я – нет, но...

– Что?

– Да нет, ничего.

– Зачем тебе Филин?

– Мы тут собрались вместе кое-куда... Так вот, скажи ему, что планы изменились...

Через минуту мне позвонил Филин.

– Я тебя слушаю, – голос его звучал на удивление бодро, как будто сейчас был самый разгар трудового дня.

– Можете нас забрать?

– Так... А подробнее?

– У нас один «трехсотый», один «двухсотый». И нас ищут.

– Кто «двухсотый»?

– Брат наш, Мага...

– Заберем, – Филин не стал рефлектировать, ответил сразу, не задумываясь. – Сориентируй, где вы...

Филин подъехал минут через сорок: хороший результат, даже если он стартовал с южной окраины, летел, наверное, как на ралли.

Обошел с фонариком машину, полюбовался, осмотрел рану Бормана, немного постоял возле Феди с Магой.

– Это, я так понял, ваш аварец ?

– Да.

– А как он попал к вам в компанию? Вы вроде бы с ним разбежались давным-давно.

– Позвали... Приехал... Вывез нас оттуда...

– Откуда – «оттуда»? Как, вообще, вас угораздило во все это вписаться?

– Долгая история... Рассказывать?

– Нет, это потом. Сейчас надо как можно быстрее убираться отсюда. У меня сканер в машине – здесь проводится поисковая операция, поднята дивизия внутренних войск, короче, вас вовсю ищут. Его надо оставить, – Филин кивнул на Магу. – Звоните родственникам, сориентируйте, пусть приедут, заберут.

Я не стал взваливать на себя такую ношу: взял у Маги телефон – Федя никак не отреагировал, – оттер его от крови, набрал номер Магиного отца и отдал трубку Ленке.

Ленка стала объяснять, как проехать. Очевидно, отец несколько раз переспросил, что случилось с Магой, – Ленка ответила только в самом конце, убедившись, что он понял, где мы находимся:

– По нам стреляли... Нам надо уезжать. Мы оставим его в машине... Он... Он погиб...

Тут она нажала «отбой» и отчаянно разревелась.

А Магин телефон тотчас же начал трезвонить. Я отключил его и положил на капот. В машине все было залито кровью, не нашлось места, куда положить.

– Давай, аккуратно уложите его в машину, – распорядился Филин. – А я пока маршрут «подыму».

Тут у нас получилась сцена: Федя отказался ехать.

– Я его не брошу. Он нас не бросил – и я его не брошу...

– Если бы он был жив, это было бы оправданно, – сказал Филин. – Но он мертв. И ты уже ничем не можешь ему помочь.

– Не брошу, – упрямо покачал головой Федя. – Дождусь отца, передам с рук на руки...

– А патроны у тебя остались?

– Зачем?

– Если ты его не бросишь, можешь сразу пристрелить их всех, – Филин показал на нас. – Потому что они, как я понял, тебя тоже не бросят. А так как здесь уже вовсю идет тотальное прочесывание, очень скоро вас найдут и все равно всех перестреляют. И за каким хреном, спрашивается, ваш брат погиб, спасая вас? Чтобы вы сейчас вот так бездарно сдохли? Нет, я переведу – для тех, кто в танке: получается, он погиб зря?

– Ни фига не зря! Но... Я не брошу...

– Да и флаг вам в руки, – Филин залез в свою машину и развернул карту. – Значит, сделаем так: я жду две минуты, как раз маршрут «подниму», чтобы выехать отсюда поудобнее. Потом уезжаю, независимо от вашего решения. Желаете сдохнуть – на здоровье, я вам в этом деле не попутчик.

Сказано это было спокойно и даже как-то отстраненно.

– Урод ты, Филин! – плаксиво крикнул Федя. – Сердца у тебя нет!

– Точно, нет – забыли выдать, – буркнул Филин. – Зато у тебя есть. А еще у тебя есть команда, которую надо срочно эвакуировать из района наибольшей поисковой активности. Или вы все вместе здесь сдохнете...

Вот этот последний посыл был выбран интуитивно правильно. Федя у нас такой: если на себя ему и наплевать, то для спасения команды он готов поступиться многим. Напомню, он за всех нас отвечает, сам перед собой. Бессменно, бессрочно, двадцать четыре часа в сутки.

Мы уложили Магу в его машину, закрыли все дверцы, и уже через две минуты петляли по проселку прочь от эпицентра поисковой активности.

Злой Филин был прав: сдохнуть сейчас – значит свести на нет все усилия спасшего нас человека.

Прощай, брат.

Спи спокойно, ты погиб не зря.

Мы будем жить...

Вам доводилось бывать в казачьей станице?

Если нет, я сейчас быстренько организую презентацию, а чтобы вы не успели заскучать, постараюсь уложиться в один абзац.

Не вдаваясь в малозначимые подробности, особенность станичного уклада можно охарактеризовать одним словом: самоуправление. То есть при декларативном присутствии всех обязательных элементов управленческой структуры здесь буквально все решает атаман и станичный сход. А еще следует помнить, что казачество по отношению к нынешней власти настроено крайне оппозиционно. И даже не потому, что на заре советской эпохи казаки подверглись жесточайшим репрессиям и по сути были уничтожены как класс, а ввиду того, что вся нынешняя «реабилитация» казачества – по большей части показуха и фикция.

Это я предвосхищаю возможные вопросы по поводу отношения станичников к факту прибытия государственных преступников на родину предков.

В общем, детализировать не буду, а просто констатирую факт: приняли нас как народных героев, пострадавших за правое дело.

Гвоздем сезона был Борман.

Нет, афиш «последняя гастроль гусей-перехватчиков» никто не вывешивал, но после того, как местный фельдшер наложил шину, весь праздный станичный люд под разными предлогами побывал на гусевском подворье, чтобы посмотреть на раненого героя и выразить сочувствие и солидарность.

Глава гусячьего рода (дед Феди и Бормана) выступал в роли подстрекателя: предрекал скорое начало боевых действий и, яростно топорща бороду, призывал православный люд к оружию. Впрочем, домочадцы и посетители к этим призывам относились спокойно: старика можно понять, он в шоке – любимого внука подстрелили. Кроме того, дед славится заводным характером и некоторой склонностью к эпатажу, так что на его эскапады мало кто обращал внимание.

Вообще, они очень похожи: дед, дядя Ваня (ныне покойный отец Феди и Борьки) и Борман – и внешне, и по характеру. Шустрые, шебутные, скандальные, худосочные. Это Федя в маму удался: этакий уравновешенный медведь, совсем не в гусячью породу.