Первую остановку они сделали в южном Йоркшире, в старом поместье, лежавшем в долине между холмами у подножия гор. Дом был необычным, и в нем едва могла разместиться даже четверть огромной кавалькады, так что многим пришлось ночевать за стенами поместья.

Утомившись после долгой поездки верхом, Элейн рано удалилась в свои покои. Супружеское ложе уже приготовили, занавески с гербом Честеров висели на своих местах, а сундуки были распакованы. Ронвен же осталась в Честере. С того вечера, когда Элейн возвратилась из Абера, Джон больше не вспоминал о Ронвен. Сама Элейн и думать не хотела о том, чтобы отправить ее обратно. В тот же день она обняла ее и попросила избегать встреч со своим мужем, но и только. Затем Джон пригласил Элейн в постель, и о Ронвен начисто забыли. Ее кормили и одевали; она числилась первой камеристкой и няней Элейн, получая годовое жалованье на ткань и свечи. Чего еще она могла желать?

Элейн сидела на низком стуле перед зеркалом, пока Лунед укладывала ей волосы, как вдруг она поймала в зеркале взгляд своей горничной.

– Жаль, что здесь нет Ронвен, – медленно сказала Элейн.

– Здесь неплохо и без нее. – Лунед между тем энергично расчесывала гребнем огромную копну ее волос. – Она же знает, что лорд Честер не хочет и видеть ее, вот она и решила остаться в Честере. Она говорила, что больше не нужна вам.

– Но ведь это не так. – Элейн нахмурилась. – Ведь она же нужна мне.

– Но не теперь, когда вы спите в постели лорда Честера. Так она, во всяком случае, сказала. – Лунед покачала головой.

– Но это и моя постель. – Элейн почувствовала, что краснеет.

– О, конечно. – И Лунед загадочно улыбнулась. В свои шестнадцать лет она уже превратилась в миловидную молодую женщину с тонкой талией и высокой упругой грудью. Но прославили ее соблазнительные темно-серые глаза, оттененные длинными черными ресницами, так что все юноши, видевшие ее, сразу теряли голову. За Лунед ухаживали два оруженосца и четверо пажей; не проходило и дня, чтобы ей не преподносили небольшие подарки или не посвящали стихи, – все это ей украдкой подкладывали за обедом или смущенно совали в руку, пока она ожидала Элейн в большом зале.

– Ронвен сказала, что приедет, когда понадобится вам, – если милорд заболеет или если вы забеременеете. Она сказала, что тогда-то вы вспомните о ней и позовете ее. – Лунед встала позади Элейн и снова взялась за гребень.

– Когда я забеременею? – уязвленная этими словами, Элейн словно услышала в них досаду самой Ронвен. – Но я пока не беременна, пока еще нет. – Она поймала свой локон и стала накручивать его на палец.

– Ну, у вас еще много времени, – с горечью заметила Лунед. – Милорд ведь поправится. Это случится, когда милорд почувствует себя лучше. – Значит, окружающие тоже стали отсчитывать недели и вести подсчеты. – Ронвен говорила, будто может дать вам порошок, который надо подсыпать ему в вино, чтобы граф мог достаточно распалиться для зачатия. – Она осеклась, так как увидела в зеркале выражение лица Элейн.

– Как ты смеешь! – Элейн вскочила на ноги. – И как она смеет! О чем вы все говорите? Мой муж ничем не болен! Он здоров, полон сил и совершенно поправился.

– Прошу прощения, миледи. – Лунед испугалась. Она не ожидала такой вспышки гнева от своей госпожи. – Я вовсе не хотела вас рассердить. И Ронвен тоже желала вам только добра, она только хотела угодить вам.

– В таком случае, ей это не удалось. – Элейн подошла к камину и глянула на тлеющее полено; в комнате было холодно и сыро. – И мне нужно видеть ее. Я хочу поговорить с ней. Пусть она придет. – Какое-то время Элейн снова чувствовала себя одиноким несчастным ребенком.

За окном было темно, ветер с воем метался по вересковым пустошам. Наконец Джон пришел в спальню; перед этим он несколько утомительных часов беседовал со своим казначеем и управляющим поместья, споря по поводу стоимости прошлогоднего урожая. Джон лег рядом с Элейн, протянул, как обычно, руку и погладил ее волосы. Коснувшись ее плеча, словно желая удостовериться, что она здесь, он, как обычно, устало повернулся на другой бок и глубоко уснул, оставив ее лежать и смотреть в темноту.

VII

Замок Честер. Апрель 1233

Посланник из Уэльса поплотнее укутался в грубый овчинный полушубок и украдкой поглядывал через плечо. С тех пор как он дал слуге монету и попросил его позвать леди Ронвен, прошло уже немало времени. За его спиной солнце медленно опускалось за горизонт, окрашивая облака в ярко-алый цвет. Поднялся холодный ветер, с упрямой настойчивостью задувавший с севера. В отсутствие графа и графини замок выглядел на удивление пустым. Гарнизон замка и его управляющие оставались здесь, однако большая часть из огромного штата прислуги отправились вместе с лордом Честером в объезд его обширных владений.

Когда Ронвен наконец пришла, одевшись потеплее, уже почти стемнело. Они встали возле конюшни и несколько минут торопливо говорили по-валлийски. Затем вестник передал Ронвен письмо, та дала ему несколько монет, и он исчез в ночи. Как только забрезжит рассвет, ворота откроются, и он отправится обратно в Деганнви. Ронвен спрятала письмо в лиф платья и вернулась назад в комнату женской прислуги. Сейчас там жило лишь несколько женщин; среди них были прислужницы, Ронвен, ключница и две молодые беременные женщины. Поэтому Ронвен не составило труда найти укромный уголок, спокойно усесться к мерцающей свече и прочесть письмо, которое Граффид написал Элейн.

Хотя письмо было написано весьма осторожно, смысл его не укрылся от Ронвен. Граффид неоднократно встречался со своим отцом, и Ливелин наконец решился предоставить свободу своему старшему сыну. Он даже туманно пообещал, что Граффиду отдадут во владение полуостров Лейн и позволят принимать участие в делах Даффида, если он признает Даффида наследником отца.

Ронвен бросила письмо на колени и невидящим взглядом уставилась на тяжелые деревянные ставни. Если бы только у Граффида хватило ума согласиться и дожидаться своего часа! Она вздохнула и вынула из платья еще одно письмо. Оно пришло в тот же день, что и первое, и тоже было адресовано Элейн. Это письмо было доставлено гонцом, одетым в цвета принца Аберфрау. Гонец весьма неохотно согласился передать его Ронвен. Ему заплатили, и заплатили хорошо, так что он должен был передать письмо графине Честер, и никому другому. Но в конце концов он согласился. Всем было известно, что леди Ронвен была сиделкой графини, ее другом и доверенным лицом. Ей можно было доверять, и она наверняка передаст письмо по назначению, как только сможет.

Прочтя письмо, Ронвен нахмурилась. Чувствовалось, что рука Эиниона слабела. Его почерк был неровным; слова были неуклюже разбросаны по грубому пергаменту. Однако из письма была понятно, что бард срочно хотел увидеться с Элейн, хотел, чтобы она приехала в Мон.

Ронвен снова вздохнула. Как-то однажды Элейн позвала ее в свою спальню, когда граф ускакал куда-то на целый день. Они обнялись, как в те дни, когда Элейн была еще ребенком.

– Теперь я его жена, Ронвен, – прошептала Элейн, и ее глаза сияли от счастья. – По-настоящему. – Она взяла Ронвен за руку. – О Ронвен, я так его люблю! Подожди еще немного, пожалуйста. Я знаю, что он полюбит тебя, наверняка полюбит. – Ронвен едва подавила в себе укол ревности, вызванный словами Элейн. Но, видя горящие от счастья и умоляющие глаза Элейн, она растаяла, потому что никогда не могла отказать ей, если та о чем-нибудь просила.