— Какое ж унижение? Не перед чужим унижаюсь — перед своим, перед сродственником! Какое униженье? У меня честь есть: мне тоже стыда и срама не хочется, — как завтра вексель-то протестуют, последнего кредита лишишься! Был хоть горе-купец, а все-таки купец, и мне верили. А тут на старости лет гроша тебе никто не даст, по миру пойдешь… Не горько?

Сила Силыч продолжал барабанить по ручке кресла. Курицын робко, но наступал:

— Не горько?

— Это вы, мистер Курицын, правильно! И с английской точки зрения, совершенно так! Верность слову для всякого англичанина прежде всего. Подписали вексель на известное число — и платите. Это по-английски! Но только и я, мистер Курицын, для вас своего английского порядка менять не стану и из англичан не выйду. В воскресенье делами заниматься не стану! Пожалуйте завтра!

— Да ведь завтра опять я вас не застану. Опять вы бифштекс есть будете, потом вас тошнит…

— Мистер Курицын!

— Виноват-с! Опять на лошадке ездить будете. А времени нет срока. Векселек протестуют, и пойду я нищ, наг и гол как сокол…

— Чрезвычайно неприятно, будучи англичанином, иметь русских родственников! — обратился ко мне Сила Силыч. — Никакого уважения к собственной личности!

— Не все ли вам равно!.. Явите божескую милость! Отпустите мою душу на покаяние!.. Прикажите сейчас мне получить! Не я плачу, беда моя плачет!

Курицын опустился на колени.

— Мистер Курицын, нам не о чем больше говорить!

— Ваше благоутробие!.. Мистер Сила Силыч!.. Да не будьте вы англичанином! Будьте человеком! — возопил Курицын.

— Мистер Курицын, не возвышайте голоса! Не входите в исступление! Уважающий себя англичанин не должен никогда терять свойственного ему спокойствия!

Но «мистер Курицын», что называется, «закусил удила».

— А ну тебя с твоими англичанами! Шутов ты из нас корчишь! Шутов!.. — завопил он.

— Вон! — крикнул Сила Силыч.

— Издеваться над бедным родственником? Измываться?.. Так я же…

Но в эту минуту бог его знает как появившийся чисто-начисто выбритый лакей схватил сзади тщедушного «эсквайера» и моментально с ним исчез. Мы услыхали только истерический крик из дальней комнаты, и затем все стихло.

Сила Силыч был взбешен. Его «англизированное» лицо покрылось красными пятнами, хотя, как англичанину подобает, он и старался сдерживаться.

— Вот-с! Вот-с! — скорей яростно прошипел, чем проговорил он. — Вот и имей дело с некультурными туземцами! О, как я понимаю англичан, что они не могут видеть людей в каких-нибудь индусах! Да помилуйте, разве хватит у просвещенного англичанина терпенья?! Англичанин — венец творенья, можно сказать, и этакий туземец!..

Я взялся за шляпу.

— Куда же вы? Нет! Нет! Так у англичан не делается! Так не отпущу. Чайку непременно! У нас теперь как раз английский чай!

В эту минуту на дворе забил набатный колокол. Я даже испугался.

— Что случилось?

— Ничего. «Файф-о-клок». Пять часов. Чай с сандвичами и с печеньем. Так вот колокол и сзывает.

— Да кого ж сзывать-то?

— А меня с женой! В английских замках это везде принято. Прошу, сэр. Вы увидите, каков у меня в доме английский строй!

Сила Силыч, видимо, хотел загладить дурное впечатление сцены с бедным «эсквайром».

В резной дубовой столовой нас встретила дама в богатом, английского покроя, визитном туалете, в длинных перчатках, бледная, действительно, как англичанка, с опухшими красными глазами.

Она церемонно ответила сначала на мой поклон, потом на поклон мужа, не подавая руки, и мы уселись за стол, на котором красовались три крошечных чашечки чая.

— Вы опять, кажется, спали, миледи?! — подозрительно спросил Сила Силыч.

«Миледи», видимо, смешалась и робко ответила:

— Н-нет, я читала английскую Библию, милорд!

— То-то! Что же вы там читали, позвольте спросить, миледи?

— Историю Эсфири, милорд!

— Гм!.. — еще подозрительнее гмыкнул Сила Силыч. — Что-то вы вперед не подвигаетесь, миледи! Кажется, вы уж читали эту историю, миледи?

«Миледи» смешалась еще больше.

— Хорошая история, милорд!

«Настоящий англичанин», чисто-начисто выбритый лакей появился с подносом с печеньем.

Лицо у Силы Силыча вдруг все покраснело. Кровь бросилась ему в голову. Глаза приняли прямо зверское какое-то выражение. Сила Силыч изо всей силы двинул кулаком по столу.

— Вот, они нарочно сговорились, чтоб меня сегодня изо всякого английского терпения вывести. Где у тебя перчатки, дьявол? — гаркнул он на чисто-начисто выбритого лакея. — Сколько раз я тебе, скотине, говорил, что английские слуги без перчаток не служат. Скот ты, мерзавец ты этакий!..

— Сила… Милорд! — испуганно воскликнула «миледи». — Да разве английские лорды за столом такие слова говорят?!

— Ах, матушка! Тут даже про то, что ты англичанин, забудешь! Бить их, мерзавцев, надо, чтоб англичанами сделать! Бить! «Англичане»! Да англичанину «дурака» сказать, он и то понимает! А с этим народом что?! Их возвысить хочешь, англичан из них сделать, а они тебе всяческие пакости! Сам из англичан из-за них выходишь! Тфу!

Он энергично плюнул на паркетный пол.

— Прошу меня извинить, миледи! Оно. действительно, не по-английски вышло! — улыбнулся он и мне. — Прошу извинения. Но нет никакой возможности! С этими людьми сам хамом делаешься! Помилуйте! Возьмите вы английский язык. — в нем ведь ни одного ругательства. А с этими… с этим народом целого нашего ругательного лексикона не хватает!

Я поспешил проглотить чашку чая, откланяться и уйти.

— Милости прошу к нам обедать. Мы на дачу переезжаем к Рождеству. Обед у нас в половине девятого, во фраках! — кричал мне с верхней площадки лестницы Сила Силыч.

— Ладно, ладно! — отвечал я, стараясь спуститься как можно скорее.

V

Купец Ермошкин, герцог Мейнингенский

До моего старого товарища купца Ермошкина я добрался с большим трудом.

На дверях его квартиры красовалась довольно-таки странная дощечка:

«Московский 1-й гильдии купец Варсонофий Никитич Ермошкин, по сцене актер Несчастливцев, герцог Мейнингенский».

Мне отворил дверь внушительного вида бритый господин, — не то актер на роли благородных отцов, не то мажордом.

— Варсонофий Никитич дома?

— Их светлость изволят быть в канцелярии!

Я совсем был сбит с панталыку.

— В какой канцелярии? Какая светлость?

— В канцелярии драматических дел. Они теперь в трагическом департаменте прошение Уриеля Акоеты рассматривают. А светлость они потому, что они герцог Мейнингенский.

Мне казалось, что я начинаю сходить с ума.

— Черт знает, что вы, почтеннейший, болтаете! Какой герцог? Где, кто слыхал про герцогов Ермошкиных?

— Не могим знать. А только вот!

Величественный мажордом столь же величественно ввел меня в приемную и указал:

— Вот ихний герб.

На стене, действительно, красовался в венке из дубовых листьев огромный щит, на котором было нарисовано что-то в высшей степени странное.

Для меня — увы! — не оставалось сомнения. что мой бедный Ермошкин, что называется, спятил!..