Однако у Холмса были свои планы. Он послал фон Борку телеграмму, назначив встречу на тот же вечер, чтобы передать ему новые коды военно-морской сигнализации. Марта получила инструкцию подать знак об отбытии фон Херлинга, потушив свою лампу. Холмс также телеграфировал Уотсону, чтобы тот встретил его на своей машине в Харидже. Уотсон с радостью принял это приглашение. Теперь ему было шестьдесят один – шестьдесят два года, и это был «пожилой мужчина»; он пополнел, и волосы его поседели. Но преданность Холмсу и любовь к приключениям ничуть не уменьшились. Его неувядающая молодость духа заставила Холмса сказать, что Уотсон «все такой же жизнерадостный юнец, каким был всегда».

Уотсон нашел, что, не считая козлиной бородки, Холмс мало изменился, хотя прошло несколько лет с тех пор, как они виделись в последний раз. Да и некоторые черты характера остались неизменными – например, чувство юмора. Вместо того чтобы передать фон Борку коды военно-морской сигнализации, которых тот ждал, Холмс вручил ему свою книгу «Практическое руководство по разведению пчел». И он по-прежнему был готов действовать, нарушая закон. Усыпив фон Борка с помощью хлороформа и связав его по рукам и ногам, Холмс вынул документы из его сейфа. Затем с помощью Уотсона он погрузил германского шпиона в маленький автомобиль своего старого друга, чтобы везти в Лондон, на допрос в Скотленд-Ярде[77].

Прежде чем отправиться в путь, двое друзей задержались на несколько минут на террасе, глядя на море при лунном свете. Холмс был в задумчивом настроении.

«Скоро подует восточный ветер, Уотсон», – заметил он. Уотсон, который, как всегда, туговато соображал, не уловил подтекст этой фразы. «Не думаю, Холмс. Очень тепло». В ответе Холмса звучит насмешливая нежность: «Эх, старина Уотсон! В этом переменчивом веке вы один не меняетесь».

Холмс оказался прав в своем предсказании. Через месяц немцы, двинувшись через Бельгию, вторглись во Францию. Там они встретились с французской армией и маленьким британским экспедиционным корпусом в битве на Марне в сентябре 1914 года. Тьма действительно начала опускаться, и ее принес холодный восточный ветер из Германии, как и предвещал Холмс, когда они с Уотсоном стояли рядом в тот теплый вечер 2 августа, глядя на огни в гавани Хариджа.

2 августа 1914 года Холмс и Уотсон стояли в саду фон Борка, глядя на огни Хариджа (за два дня до того, как Великобритания объявила войну Германии), – и это последний раз, когда нам позволено увидеть двух старых друзей вместе. В тот теплый летний вечер они оба в последний раз кланяются публике, и занавес опускается навсегда.

Но хотя они ушли со сцены, их жизнь продолжалась за кулисами по крайней мере еще тринадцать лет. Кое-что даже можно проследить, хотя упоминания редки и разбросаны по рассказам.

Вернувшись в Лондон после ареста фон Борка, Уотсон вскоре присоединился к своему прежнему полку – по-видимому, Беркширскому, в котором служил в Афганистане в 1880 году. В 1914 году ему было шестьдесят один – шестьдесят два года, так что вряд ли его послали во Францию. Более вероятно, что он получил должность в каком-то госпитале в Англии. Быть может, даже в госпитале Ройял-Виктория в Нетли, где тридцать четыре года назад он прошел обучение, став военным хирургом. Там же его лечили от ран, полученных в битве при Майванде, прежде чем уволить из армии с пенсией по инвалидности. Если Уотсона послали в Нетли, то он видел там раненых, доставленных с поля боя во Франции, – их привозили на судах к специально построенному для этой цели причалу. Его опыт военной службы, а также знания хирурга и врача общей практики пригодились бы в любом месте, куда бы Уотсона ни направили. Неизвестно, что случилось с практикой Уотсона на Квин-Энн-стрит в его отсутствие, но он вполне мог найти себе замену до тех пор, пока в 1918 году не был заключен мир.

Нет никаких сведений о карьере Холмса во время войны. Возможно, он вернулся в Суссекс. Но, учитывая его знания о шпионаже и участие в ирландском республиканском движении, можно предположить, что Холмс остался в Лондоне в качестве консультанта при правительстве. Не исключено, что он разъезжал между Суссексом и Лондоном, чтобы присутствовать на заседаниях министров. Может быть, он даже пользовался своей прежней квартирой на Бейкер-стрит, 221b, если она оставалась незанятой и если миссис Хадсон не удалилась от дел.

Майкрофт также мог вернуться из отставки на свой прежний пост консультанта при правительстве, чтобы послужить стране во время войны. Хотя ему было шестьдесят семь, когда началась война, не верится, чтобы его уникальные интеллектуальные способности потускнели. Возможно, оба брата даже вместе состояли в комитете Уайтхолла – это интригующая идея, основанная на догадках.

Несмотря на службу в армии, Уотсон ухитрялся продолжать писать. Между сентябрем 1914 года (всего через месяц после начала войны) и маем 1915 года он опубликовал «Долину страха». В семнадцатой главе высказано предположение, что основная часть этого произведения скорее всего была написана до 1914 года. В 1917 году, когда он, вероятно, все еще служил в армии, был напечатан рассказ «Его последний поклон».

Затем последовал четырехлетний перерыв, когда не было опубликовано ни одно произведение. Несомненно, в то время Уотсон, после войны и демобилизации, снова занимался расширением своей практики. Но в 1921 году он вернулся к литературным занятиям, и был опубликован «Камень Мазарини». Этот рассказ вышел в Англии и Америке, причем повествование ведется от третьего лица. Однако по сравнению с прежними временами он пишет совсем немного: в следующие два года ему удается публиковать всего по одному рассказу в год. В 1922 году была напечатана «Загадка Торского моста», в 1923-м – «Человек на четвереньках». Уотсон черпал материал из своих обширных записей, часть которых он хранил в старой жестяной коробке для депеш. В какой-то момент он из предосторожности поместил эту коробку в свой банк «Кокс и компания» на Чаринг-Кросс. Возможно, Уотсон сделал это во время войны, когда немецкие цеппелины, совершая налеты на Лондон, бомбили город. Или же событие, которое произошло в 1927 году, незадолго до публикации «Квартирантки под вуалью», подсказало такое решение. Уотсон слишком осторожен, чтобы открыть все факты, но, читая между строк, понимаешь, что была сделана попытка уничтожить кое-что из его наиболее секретных бумаг. Возможно, кто-то проник в дом Уотсона на Квин-Энн-стрит. Уотсон знал, кто это сделал, и с разрешения Холмса начал рассказ «Квартирантка под вуалью» с предостережения. Он пригрозил «некоему политику», что, если эти «возмутительные действия» не прекратятся, «будет предан гласности хорошо известный ему эпизод с маяком и ученым бакланом». И добавил зловеще: «Я знаю, что по крайней мере один читатель меня понял».

Это интригующая история, и хотелось бы, чтобы Уотсон открыл больше подробностей. При отсутствии дальнейших деталей можно лишь предположить, что эти бумаги имели отношение к члену правительства ее величества и их публикация могла вызвать скандал в высших кругах. Правда, можно лишь гадать, какую роль играли в этих событиях маяк и ученый баклан.