— Как это он воспротивится? — не понимает девушка. — Дачу будут сносить согласно генеральному плану застройки. Вот если бы он был здесь прописан, ему бы жилплощадь выделили, а если дача, то компенсация — и все.

Выходило, что тот же генплан, которым так долго оборонялся Скопов, раздавил героически сохраненный сортир вместе с дачей.

Мы выехали в начале мая. Дачу снесли тем же летом. Вместе с сортиром. Не устоял он до скончания века. Увез ли из этого удивительного дома хоть что-нибудь, кроме своего любимого агитационного фарфора, скульптор Скопов, я не знаю. А потом снесли и Воронцовых.

Так и закончилась великая Сортирная война. Победила судьба в обличье экскаватора и грейдера. И теперь по тому месту, где прежде стоял сортир и кипели страсти человеческие, катят автомобили, и никто не знает, что здесь происходило в недалекие времена.

Родилась наша девочка. Источник труднопредставимого количества испачканных марлевых подгузников, которые я стираю и развешиваю, стираю и развешиваю…

Назвали младенца по Святцам — 6 января день святой Евгении. Устроили ей редкостное в наши дни совпадение — день рождения пришелся на именины, к тому же на православный Рождественский сочельник. То есть пожизненно лишили ребенка двух праздников. Разве что Русская православная церковь перейдет на новый календарь, но это, наверно, в другой жизни.

На нашей съемной даче в Томилино на перекрестке улиц Ломоносова и Кантемира поселились два существа: кошка по имени Кузя и младенец-девочка — и к ней это кошачье прозвание незаметно прилепилось.

Почему мне казалось, что нежнее этого слова нет во всех языках мира, объяснила моя мама: «Ты просто недослышал. Когда ты был совсем маленький, я любила целовать тебя в животик и говорила: пузя, пузя. Наверное, поэтому».

Оля перепуганная. Вся на нервах.

— Если ты не приедешь вовремя купать ребенка, как я справлюсь? Отвернусь на минуту, а она утонет.

— Ну, может, не утонет.

— Тебе все равно! Тебе бы только болтаться не пойми где, а тут ребенок погибает!

— Вроде не погибает еще. Не беспокойся так, я буду к половине девятого, непременно буду.

Белье сушили на морозе. Оно схватывалось и становилось твердым. Если есть запах свежести, то это запах замороженного белья.

34

Костя снимал квартиру на Чертановской на пятом этаже хрущевки рядом с магазином «Мужские сорочки». До «Калужской» минут десять автобусом.

Меня к нему тянуло. Если я его долго не видел, что-то начинало в жизни расстраиваться. И уже свет не мил, и программирование не радует, и стихи что-то не пишутся, и я все бросал и ехал на Чертановскую. А Костя всегда был мне рад. И мы садились разговаривать разговоры.

Для меня мужская дружба еще более загадочна, чем любовь мужчины и женщины. Любовь можно хоть как-то объяснить — феромоны там, дофамины, родовое бессмертие и прочая физиология. Наверняка и это не главное, но хоть что-то. А вот дружба…

Сидят два человека. Им вместе хорошо, а порознь — нехорошо.

Конечно, нас с Костей многое связывало — и образование, и совершенно искренняя, непоказная любовь к русской литературе. Но мало ли с кем у меня образование общее или увлечения сходные, тут ведь не то совсем.

Мы друг друга не просто понимали, мы друг друга предчувствовали. Мы знали, что внезапная догадка одного что-то действительно откроет другому, и он примет эту догадку с благодарностью.

Я гулял с коляской, программировал, читал, думал и вдруг нечто невероятное прозревал. И точно знал, что об этом необходимо рассказать Косте. И он сразу придумает неожиданное продолжение, и я отвечу, и начнется наш замечательный джем, где солисты будут чередоваться, а благосклонный зритель, ежели таковой окажется, сначала будет сидеть открыв рот, а потом присоединится к ветвящейся импровизации и тоже исполнит соло, а мы будем аккомпанировать… И так будет продолжаться, пока мысль не затихнет или мне не придет время срочно бежать домой — купать младенца.

Перемены в стране стали для нас очевидны в 1987 году, в первую очередь, после публикаций в «Новом мире». В 5-м номере появилась статья «Где пышнее пироги», подписанная: «Лариса Попкова». О такой ученой экономистке я никогда не слышал, но рубанула она наотмашь.

Конечно, и до этого были совершенно очевидные сигналы перемен, но эта новомирская публикация встряхнула крепко.

«Где пышнее пироги» — даже не статья, а письмо читателя, совсем короткое, буквально на пару страничек. В нем безо всяких разговоров и научных аргументов (в стиле математических статей, где после формулировки теоремы написано: «Доказательство предоставляется читателю») утверждались простые вещи: социализм и рынок — несовместимы, но только рынок может испечь «пышные пироги». Следствие было очевидным: перестраивать нам нечего, потому что перестроить ничего нельзя — и если мы хотим рынка, то нужен капитализм.

Отвечая в 7-м номере на статью Попковой, маститый ученый, крупный специалист по несуществующей науке — «политэкономии социализма» — этого не понял или испугался понять: «Дальше читатель сам додумается: капитализма мы во всяком случае не хотим — значит, придется отказаться от перестройки, а заодно и от „пирогов“? Так выходит?». Читатель пожал плечами: нет, не так. Кто вам сказал, что мы не хотим капитализма?

Если даже весь из себя «прогрессивный» экономист капитализма не хочет, то власти-то уж точно не хотят. Они немножко поперестраиваются, а потом скажут: «Але, гараж! Харэ, блин!» — и возьмут курс прямо на Северную Корею. И все опять сурово подмерзнет. И мы еще раз переживем не «оседание наста» и «гром ледохода», за которыми приходит весеннее тепло, а январскую оттепель: покапает, покапает, а потом морозы так саданут, что слезы из глаз.

Но то, что письмо Попковой появилось в солидном журнале, означало: какая-никакая, а свобода слова становится фактом, и Совок предоставляет возможность публично высказаться даже своим жестким оппонентам. Может, и временно, но что-то переменилось.

36

Костя приехал к нам с огромным черным терьером — Басей. Это была собака Костиного приятеля, который куда-то временно свалил и оставил лохматое животное на его попечение.

Оля встретила Басю с восторгом — она любила больших собак. Когда мы увидели на обложке «Огонька» фотографию, на которой нездешней красоты огромный ньюфаундленд окружен детьми, Оля поняла, что это именно тот идеал бытия, к которому следует стремиться, и заявила, что нам обязательно нужен именно водолаз. Проблема была только в одном — нам негде было жить, мы скитались по съемным дачам, и вырастить в столь неопределенных условиях такую ответственную собаку непросто. Бася хоть и не водолаз, но размерами вполне соответствовал Олиной мечте. Так что Костин визит оказался источником необычайного Олиного воодушевления.

Когда Бася ложился, он делал это с каким-то жутким грохотом — падал на пол, гремя всеми своими мослами, и казалось, что опрокинулся скромных размеров шкаф.