Гарольд суетился вокруг, словно движение могло развеять тяжелую атмосферу между владельцем лошади и жокеем. Я сел верхом и поехал к старту, чувствуя себя так, будто нахожусь в сильном электрическом поле.

Искра... взрыв... может, это и ждет меня впереди. Гарольд это почувствовал. Гарольд был обеспокоен до самой глубины своей буйной души.

Может, это будет последний мой заезд для Виктора Бриггза. Я встал в линию на старте, думая, что ничего доброго из таких раздумий не выйдет. Все, что мне нужно, — так это сосредоточиться на предстоящем деле...

Холодный пасмурный ветреный день. Хорошая земля. Семь других участников, ни одного выдающегося. Если Корал-Кей будет прыгать как тогда, когда я его тренировал дома, то у него хорошие шансы.

Я надел очки и подобрал повод.

— Давайте, жокеи, — сказал стартер. Лошади медленно приблизились к ленте и выстроились, и, когда ворота упали, взяли с места. Тринадцать препятствий, две мили. “Скоро я пойму, — уныло подумал я, — готов я к скачкам или еще нет”.

Важно заставить его прыгать правильно. В этом я был силен. Это мне всегда больше всего нравилось. Семь препятствий, тесно расположенных в дальней части ипподрома... Если правильно взять первое, то и остальные возьмешь, но зачастую, если тормознешь у первого, то это приведет к семи грубым ошибкам и огромной потере в расстоянии.

После старта сначала были два препятствия, затем подъем мимо трибун, поворот на вершине холма, препятствие на спуске, то самое, где я сбил с шага Дэйлайта. С Корал-Кеем проблем не было — он все прошел чисто. Затем быстрый поворот направо к семи опасным препятствиям, и если я проиграю хотя бы один корпус, стараясь правильно вывести Корал-Кея на первое препятствие, то к седьмому я потеряю целых десять.

Слишком быстро для того, чтобы ощутить удовлетворение. На длинном нижнем повороте Корал-Кей шел вторым, переводя дыхание. Еще три препятствия... и длинный подъем к финишу.

Между последними двумя препятствиями я сравнялся с лидером. Мы взяли последнее препятствие бок о бок, между нами ничего не было. Помчались вверх по холму, вытягиваясь, летя… Я сделал все, что мог.

Другая лошадь выиграла у нас два корпуса.

— Он хорошо бежал, — поглаживая Корал-Кея, чуть опасливо сказал Гарольд в паддоке. Виктор Бриггз промолчал.

Я стащил с лошади седло и пошел взвешиваться. Выиграть я никоим образом не мог. У другой лошади много что было в запасе, чтобы побить мою. Она была сильнее Корал-Кея и быстрее. Но я не мог чувствовать себя плохо. Я ничего не сбил, не сделал ошибок при прыжке через препятствие. Я просто не победил.

Мне нужно было собраться с силами для разговора с Виктором Бриггзом, но сил не было.

Если жизнь бьет тебя в зубы, заказывай коронки.

Я выиграл другой заезд, не слишком значительный, разве что для владельцев, квартета развеселых бизнесменов.

— Чертовски здорово, — говорили они, — чертовски здоровская скачка!

Я увидел, что Виктор Бриггз злобно пялится на меня, стоя шагах в десяти. Знал бы он, сколько я отдал бы за то, чтобы поменять эти два результата местами!

* * *

— Как я вижу, победила не твоя лошадь, — сказала Клэр.

— Да.

— И что это значит?

— В понедельник узнаю.

— M-м. Ладно, проехали.

— Легко, — ответил я. Я смотрел на элегантное темное пальто, белую шляпку, похожую на гриб-дождевик, на высокие блестящие сапоги. Я смотрел в большие серые глаза, на милый рот. “Невероятно, — подумал я. — Как странно осознавать, что тебя у весовой ждет кто-то такой... Так отличается сегодняшняя дорога от обычного одинокого возвращения домой. Словно камин в холодном доме, словно сахар в клубнике”.

— Ты будешь не очень против, — сказал я, — если мы сделаем крюк и завернем проведать мою бабку?

* * *

Старухе было заметно хуже.

Она уже не сидела более-менее прямо, а бессильно лежала на подушках. Казалось, даже ее глаза утратили силу. В них не было упрямства и злобы, они уже не сверкали, словно бусинки.

— Ты ее привез? — спросила она.

Опять тебе ни “здравствуй”, ни “пожалуйста”. Может, ожидать от нее перемен в душе из-за перемен телесных было ошибкой. Может, изменились мои чувства к ней... но лишь ее ненависть ко мне оставалась прежней.

— Нет, — ответил я. — Не привез. Она пропала.

— Ты сказал, что найдешь ее.

— Она пропала.

Она слегка закашлялась, дергая тощим подбородком. На мгновение закрыла глаза, затем снова открыла. Слабая рука конвульсивно вцепилась в простыню.

— Оставьте ваши деньги Джеймсу, — сказал я.

Она покачала головой — в этом движении еле заметно отразилось ее непроходящее внутреннее упрямство.

— Тогда отдайте на благотворительность, — сказал я. — Приюту для собак.

— Ненавижу собак, — слабым голосом ответила она. Но уж решительность ее не была слабой.

— А как насчет спасательных шлюпок?

— Ненавижу море. Тошнит.

— На медицинские исследования?

— А мне от них лучше стало, что ли?

— Ладно, — медленно проговорил я, — а как насчет какой-нибудь религиозной организации?

— Ты спятил? Терпеть не могу религию. От них сплошные неприятности. От них войны. Ни пенни не дам.

Я без приглашения сел в кресло.

— Могу я что-нибудь для вас сделать? — спросил я. — Кроме поисков Аманды, конечно. Принести чего-нибудь? Вы чего-нибудь хотите?

Она еле слышно фыркнула.

— Не думай, что сможешь умаслить меня, чтобы я оставила тебе хоть какие-нибудь деньги. Не собираюсь.

— Я и подыхающей кошке принес бы воды, — сказал я. — Даже если бы она вцепилась мне в физиономию.

Она так и застыла с разинутым ртом.

— Как... ты... смеешь?

— А вы как смеете думать, что я ради ваших денег хоть пылинку сдую?

Рот ее вытянулся тонкой линией.

— Вам что-нибудь принести? — снова сказал я, не меняя тона. — Вы чего-нибудь хотите?

Она несколько секунд не могла ответить. Затем сказала:

— Уходи.

— Ладно, через минуту уйду, — сказал я. — Но я хочу предложить вам кое-что другое. — Я чуть-чуть подождал, но, поскольку она не стала сразу же возражать, продолжил: — На случай, если Аманда когда-нибудь отыщется… почему бы вам не написать на нее доверенность? Пусть капитал будет связан с кучей опекунов. Сделайте так, чтобы она сама никогда не могла бы получить эти деньги на руки... и никто из тех, кто охотился бы за ее состоянием. Сделайте так, чтобы никто, кроме Аманды лично, не мог бы получать от этого прибыль... пусть доходы выплачиваются только по указанию опекунов.