«По приказанию Ленина» все вожди якобы собрались в Кремле, подписали протокол, в котором голова была признана подлинной, и большинство проголосовало в ночь с 27 на 28 июля 1918 года эту голову сжечь.

Безымянный очевидец, сохранивший историю злодеяния в своей памяти, сообщает, что помимо вождей свидетелями события было множество народа: «комендант», «караульный начальник», «у входа сидит часовой», «куча людей» рядом с кухней «курит, разговаривает вполголоса…».

В «небольшой комнате» с «растопленной печью» сидели «около двадцати человек, в их числе Эйцух, Смирнов, Бухарин, Радек с сестрой и некоторые другие. Потом Петерс с Балабановой; за ними следуют: Коллонтай, Лацис, Дзержинский и Каменев».

Коллонтай стало жарко, и она вскоре исчезла. «Появились зато другие любопытствующие. Среди них я видел Крестинского, Полякова, несколько матросов и женщин». И наконец наступил торжественный момент: Троцкий приказал перенести сосуд с царской головой «к пылающей печи».

«Пламя охватывает голову царя Николая, и невыносимый запах горящего человеческого тела наполняет душную комнатку».

С этой историей может соперничать только следующее повествование, не менее мистическое, о том, куда исчезали после убийства Кирова из Ленинграда остатки несчастного дворянства:

«Говорили (кто? – Ст. К.), что путь «дворянских поездов», идущих из бывшего Петербурга в Азию по специально построенным (! – Ст. К.) веткам железной дороги, обрывался в песках Кара-Кумов. Заключенных выкидывали на раскаленный песок, а пустые составы возвращались за новыми жертвами в Ленинград…» («Россия распятая», с. 121).

Вот такими бульварными «двуглавыми утками» и сплетнями, почерпнутыми из самых что ни на есть желтых эмигрантских изданий 20-х годов таких же «профессиональных историков», как и сам Илья Сергеевич («Сатанисты XX века» З. Шабельской, «КПСС у власти» Н. Рутченко, «Крестный путь» Ф. Винберга), изобилует эпохальный труд художника. Глазунов горюет по поводу того, что эти книги до сих пор не изданы в нынешней России. Но почему? Столько антисоветских «исторических исследований» пылятся ныне на книжных развалах! И, однако, всему есть предел: истории, подобные той, что произошла на кремлевской кухне, даже нынешние «отвязанные» демократические издательства, видимо, стесняются печатать.

Феноменальное невежество знаменитого художника сыграло с ним злую шутку. Каждую бульварную антисоветскую книгу, каждый разговор с каким-нибудь эмигрантом первой или второй волны, каждую кухонную политическую сплетню о Сталине он встречал с экзальтированным восторгом, как великую истину, ему открывшуюся. Именно ему, великому художнику, человеку голубой крови, отпрыску славной фамилии, поклонники и единомышленники доверяли сокровенные тайны:

«Слова старого Вржосека [.. .] потрясли до основания мою душу» (старый писатель Вржосек, знавший Ленина, поведал Глазунову свои впечатления о нем):

«Придя домой, я долго не мог заснуть, потрясенный словами друга» (друг его юности Костя рассказал Илье Сергеевичу о том, какой негодяй Сталин).

«Меня потрясло стихотворение никому не известного поэта Н. Воробьева «Кадету» (Н. Воробьев – поэт первой эмиграции).

«Его книга ошеломила меня, я дотоле не читал ничего подобного… Вот почему, рискуя многим, я провез ее через границу под рубашкой на животе…

Она ответила на многие мои исторические вопросы» (речь идет о книге эмигранта Н. Н. Рутченко «КПСС у власти»).

И такими гимназическими эмоциями – «потрясло», «ошеломило», «поразило» – переполнены страницы повествования И. Глазунова.

Еще бы! Ведь с ним доверительно разговаривали не кто-нибудь, а Василий Шульгин, сын Петра Столыпина Аркадий, активист Народно-трудового Союза Николай Рутченко, основатель журнала «Вече» Олег Красовский. Как тут не «потрясаться»!

А может быть, просто психика у него была такая внушаемая, непрочная, болезненная…

* * *

«Профессиональный историк» Илья Глазунов был так же потрясен, прочитав «кодекс чести белого движения», написанный В. Шульгиным, который он коленопреклоненно цитирует в книге:

«Белые честны до донкихотства. Грабеж у них несмываемый позор… Белые убивают только в бою. Белые рыцарски вежливые с мирным населением… Белые тверды, как алмаз, но так же чисты… Карающий меч в белых руках неумолим, как судьба, но ни единый волос не спадет с головы человека безвинно. Белые имеют Бога в сердце. Белых тошнит от рыгательного пьянства, от плевания и от матерщины… Они рассматривают врага холодными, бесстрастными глазами… и ищут сердце… И, если нужно, убивают его сразу… чтобы легче было для них и для него…

Разве это люди?.. Это почти что святые».

Ну что тут сказать? Почитал бы лучше историк Илья Сергеевич дополнительно к шульгинской характеристике этих святых или почти ангелов страницы из книги члена поместного Собора Православной Российской Церкви, епископа Севастопольского, епископа армии и флота при Врангеле владыки Вениамина, который в своих воспоминаниях «На рубеже двух эпох» пишет о своих впечатлениях участника гражданской войны и белого движения:

«Слышу, как он самой площадной матерной бранью ругает и Бога, и Божью Матерь, и всех святых. Я ушам своим не верю. Добровольцы, белые – и такое богохульство!..

Везде матерная брань висела в воздухе… Генералы говорили, будто бы без этой приправы не так хорошо слушают солдаты их приказания…

Помню, как в Александровске при крестном ходе в штабе стояли офицеры за окном и небрежно курили, смотря на процессию с абсолютным равнодушием, думали, что их никто снаружи не замечает».

Это писал не «профессиональный историк», а выдающийся церковный деятель, свидетель и участник белого движения и трагического русского исхода, просто честный русский человек. Но, может быть, Глазунов не поверит митрополиту Вениамину, выходцу из крестьян, из народных низов?

Тогда надо будет его познакомить с дневниками человека его сословия – барона Будберга, министра в правительстве Колчака, которому недавно демократическая власть Иркутска поставила памятник на берегу Ангары:

«Год тому назад население видело в нас избавителей от тяжкого комиссарского плена, а ныне оно нас ненавидит так же, как ненавидело комиссаров, если не больше; и, что еще хуже ненависти, оно нам уже не верит, не ждет от нас ничего доброго… Мальчики думают, что если они убили и замучили несколько сотен и тысяч большевиков и замордовали некоторое количество комиссаров, то сделали этим великое дело, нанесли большевизму решительный удар и приблизили восстановление старого порядка вещей… Мальчики не понимают, что если они без разбора и удержу насильничают, грабят, мучают и убивают, то этим они насаждают такую ненависть к представляемой ими власти, что большевики могут только радоваться наличию столь старательных, ценных и благодарных для них союзников».