— Да уж... — протянула я.— Словно специально ведет себя так, чтобы к нему ни с одной стороны невозможно было прицепиться.

— Да не «словно»,— поправил меня Солдатов,— а именно «специально». Я с Прокоповым поговорил, а он со своими ребятишками... В общем, как я и думал, они на Самойлова даже внимания не обратили. Походят они за ним, посмотрят... Только, чувствую я, что бесполезно это — сама слышала, как он себя ведет.

— Значит, связь с Москвой у него может быть только по сотовому,— заключила я.

— Вот именно,— согласился со мной Михаил.— Но сомневаюсь я, что мы до него добраться сможем. Ведь взял он его скорее всего в Москве, очень может быть, что и не на свое имя, и номер у него наверняка федеральный.

— Но я все равно считаю, что ситуация не безнадежная. Дождемся, когда вернется Филин и, если он, паче чаяния, ничего не захочет сказать, то у нас останется московский адрес Самойлова и мы попробуем действовать оттуда. А пока давайте подумаем, что мы с вами пропустили.

И мы самым добросовестным образом просеяли всю имеющуюся у нас информацию и только руками развели — ничего.

Я ненадолго вышла из кабинета, а, когда вернулась, то, открыв дверь, застыла. И было от чего: Пончик выставлял на стол всегда имевшиеся у него в запасе (я это еще по временам райотдела помню) бутылку водки и банку консервов, а Чаров тем временем рассказывал ему, что он думает об окружающей его действительности, но в таких выражениях, что все живущие в Баратове боцманы с сапожниками померли бы от зависти, доведись им его услышать. Причем мое появление Михаила не остановило — замолчал он только, когда окончательно выдохся.

— А что? — сказала я, входя.—Тоже неплохо стресс снимает. Только не поняла пока, по какому поводу такой бурный всплеск красноречия.

— Сейчас поймешь,— хмуро пообещал мне Солдатов, разливая водку, и, подняв рюмку, сказал: — Давайте по русскому обычаю, не чокаясь, помянем раба божьего Кондратьева, помершего вчера вечером от сердечного приступа,— и выплеснул в себя водку.

На несколько мгновений я застыла, потом нервно захихикала, чувствуя, что сваливаюсь в истерику, что на меня вот-вот нападет приступ идиотского смеха, но ничего не могла с собой поделать — количество вывалившегося за последние дни на мою голову негатива превысило все допустимые пределы и уже зашкаливало. Видя это, Пончик поставил пустую рюмку, подошел ко мне и, недолго рассуждая, деловито влепил правой рукой такую пощечину, что у меня зазвенело в ушах.

— Полегчало? — спокойно спросил он.—Или?— и он показал глазами на поднятую для второго удара левую руку.

— Хватит. Спасибо, Семеныч. Все уже нормально,— и я действительно успокоилась.

— Глянь-ка! — удивленно сказал он.— Оказывается, в тебе что-то женское есть. Вот бы не подумал!

— Это я только с виду Железный Дровосек,— огрызнулась я.— А тут еще навалилось на меня со всех сторон черт знает что,— устало сказала я, беря рюмку.— Ну, земля ему пухом... На «светлую память» он, мне кажется, не тянет.

Я выпила водку, закусила шпротиной, уселась на свое место, отхлебнула остывший кофе, закурила и, потирая горящую щеку, сказала:

— Вот вам и логическое завершение этой истории. И как оперативно, мерзавцы, действуют! Миша, а ты случайно не рассказывал Никитину, какой смертью недоброй памяти богдановское семейство преставилось?

— Рассказывал. И не случайно. Должен же был Борька хоть моральное удовлетворение получить после того, что с ним сделали? — тут же ответил Чаров.

— Ясно. Никитин сказал Тимошенко, с которым у них общие дела, а тот тут же доложился по инстанции.

Значит, в Москве тоже знают, как их всех укокошили. Имею предположение: никакого сердечного приступа не было, Кондратьева убили каким-то экзотическим способом, чтобы сразу было ясно за что: отказался продать акции — так получи фашист гранату. Надо бы к Тимошенко съездить. Хотя... Он может и не знать подробностей. Но! Если я права, то он или уже получил, или должен вот-вот получить команду продать акции «Доверию». Логично? Ведь тот, кто после Кондратьева там на хозяйстве остался, вряд ли мечтает разделить его участь и тянуть с продажей не будет.

— Я так думаю, Елена, что ты права, и к Тимошенко съездить надо,— задумчиво сказал Солдатов.— Только ты уж посиди, охолонись, кофейку попей. А то ты там в банке таких дров наломаешь, что только ой. Да и не пустим мы тебя туда одну.

— Ладно, заботничек,—хмуро согласилась я, потирая щеку, и тут же задумалась.— Интересно, каким же способом Кондратьева грохнули? Как бы это поточнее выяснить? Слушай, Семеныч,— предложила я,— а позвони-ка ты Егорову. У него связь с Москвой хорошо налажена, для него это узнать — дело пяти минут. Позвони, а? — и я продиктовала Солдатову телефон Николая.

— Так тебе самой-то еще легче? Вы же с ним друзья — не разлей вода,— удивился он..

— Это, Семеныч, в прошлом. Так что не говори, что я здесь.

— Ну, смотрите... Вы люди взрослые, сами разберетесь... — набирая номер, Пончик недоуменно пожал плечами.— Но мое мнение, что зря вы так.

А я, пока он разговаривал с Егоровым, думала: «Эх, Мыкола! Как же ты мог после практически шапочного знакомства с Батей, не колеблясь, Предпочесть его мне, грубо говоря, просто предать? Что же ты увидел в нем такого, чего не разглядела я? Или не поняла? Но хватит об этом, нечего себе голову ломать. Я такая, какая я есть, и меняться мне поздно, да и не хочется, да и незачем».

— Сейчас перезвонит,— громко сказал Солдатов, отключив телефон.

И я, обрадовавшись, что он отвлек меня от грустных мыслей, стала рассуждать:

— Так. Теперь, по идее, они должны вплотную заняться «Якорем». А, может, и нет, ведь если они у банка акции купят, то блокирующий у них, считай, в кармане. Только одно не могу понять: если они хотят иметь этот центр развлечений в собственности, то должны держать в запасе крупных инвесторов — расходы-то предстоят ой-ой какие. Но после таких скандалов сюда вряд ли кто-нибудь приличный решится сунуться, а неприличный побоится засвечиваться. А, если они не хотят, чтобы этот центр создавался, то на кой ляд им сдался завод?

— Мотивы ищешь? — Михаил посмотрел на меня тоскливыми глазами.— Ищи! — пожал он плечами.— Бог тебе на помощь, потому что мне ничего стоящего в голову уже давно не приходит.

— И мне тоже,— поддержал его Солдатов, включая телефон — звонил, как я поняла, Егоров.

Пончик слушал, его не перебивая, потом поблагодарил, отключил телефон, снова разлил водку — все это так неторопливо, плавно, в темпе вальса — словно и не видел наших с Чаровым горящих от нетерпения глаз. Первым не выдержал Михаил.

— Семеныч, у тебя совесть есть?

— А тебе много надо? — невозмутимо откликнулся Солдатов.—И когда вернешь?

— Семеныч, а может мне твой передовой опыт перенять и таким же манером тебя попользовать, как ты меня недавно? Если ты в ступоре? — поинтересовалась я.— Рука не дрогнет,— и, видя, что и это на него не действует, заорала: — Да мать твою!