Что же это за кошмар такой? Неужели гигантская гробница для великого американского фараона, который решил выбрать местом своего последнего пристанища бедный Эквадор? Нет. «Эта отвратительная несоразмерная стена была дамбой, которая блокирует реку Пастасу, отводя ее воды в огромные туннели, проложенные в горах, и превращает энергию реки в электричество. Это -156-мегаваттная Агоянская гидроэлектростанция. Она питает заводы, которые делают горстку эквадорских семейств богатой, и она же является источником невыразимого страдания для фермеров и туземцев, живущих ниже по реке. Эта гидроэлектростанция — лишь один из многих проектов, получивших развитие благодаря моим усилиям и усилиям других ЭУ».

О том, что заводы не только обогащают их владельцев (что естественно, иначе бы их просто не было), но и дают работу тысячам эквадорцев, ни слова. А вот о порче природы и страданиях фермеров, которых теснит индустрия, написано.

А еще Перкинса весьма беспокоит «культурный геноцид». Его, представьте, очень волнует исчезновение местных племен, точнее, растворение их обычаев и боевой раскраски в мировой цивилизации. Пусть бы и далее они бегали в национальных костюмах, это же так мило! Это же самоидентификация! Просто у них такая культура, и наша задача бережно сохранить ее, а не раскатать катком вестернизации… Поэтому борьба диких племен со строительством электростанций и прокладкой нефтепроводов левому либералу (самому сколотившему на строительстве немалые деньги) очень нравится: «Шуары и кичва угрожают войной нашим нефтяным компаниям». Пусть сильнее грянет буря!

Чем же автору так любы дикари? Своей близостью к природе. Мемуары Перкинса буквально пестрят такого рода умильными сценами: «Шуары были готовы поделиться с нами своими знаниями о взаимодействии с природой и о древних методах лечения болезней». Ей-богу, тошнит, когда такое читаешь! А кроме того, книга полна чисто бабских слезливых переживаний, которые испытывает американский интеллигент, помогающий продвижению прогресса: «Я повалился на стул и разрыдался… глядя на залив и пытаясь разобраться в своих чувствах…» Обабленное, феминизированное сознание…

Этим духом благоговения перед дикарями, «живущими в гармонии с природой», проникнута вся западная интеллигенция, как советским духом должна была быть проникнута советская творческая интеллигенция. Чтобы убедиться в этом, достаточно посмотреть фильм Кэмерона «Аватар». Там плохие земляне-цивилизаторы что-то добывают на планете Пандора, а хорошие земляне переходят на сторону дикарей со стрелами, которые воюют за свое «священное дерево»… Соцреализм в западном варианте.

Вот еще довольно любопытная и характерная сценка из книги экономического киллера. Иран. Там, как вы себе представляете, пустыня. И в какой-то момент у руководства страны возникает идея превратить эту пустыню в цветущий сад. Идея неплохая, согласитесь… Они приглашают западных экспертов для оценки проекта. Вместе с другими экспертами приезжает и наш рыдающий Перки не. В один прекрасный день ему подкладывают под дверь записку: некий Ямин приглашает американца на встречу. Перкинс знает, что Ямин — местный радикал, противник озеленения пустыни, враг режима, подпольщик. И решает с ним встретиться, чтобы выяснить, в чем причина его преследования властями.

Заметьте, это не художественный роман, Перкинс описывает то, что было на самом деле и формировало историю нашей планеты, что называется, «на местах»:

«Записка, написанная идеальным почерком по-английски, приглашала меня в некий ресторан с условием, что приходить мне стоит только том случае, если мне действительно интересно увидеть ту сторону Ирана, которую никогда не видят люди «моего положения». Я подумал: а знает ли Ямин о моем истинном «положении»? Я понимал, что иду на огромный риск, однако не смог справиться с искушением повстречаться с этим загадочным человеком.

Я вышел из такси перед маленькой калиткой в высокой стене — настолько высокой, что здания за ней не было видно. Красивая иранка в черных длинных одеждах проводила меня внутрь и повела по коридору, освещенному декоративными керосиновыми лампами, свисающими с низкого потолка.

Мы вошли в комнату, которая ослепила меня бриллиантовым сиянием. Когда мои глаза привыкли к свету, я увидел, что стены комнаты инкрустированы полудрагоценными камнями и перламутром. Ресторан был освещен длинными белыми свечами в вычурных бронзовых люстрах и подсвечниках.

Высокий человек с длинными черными волосами, одетый в хорошо пошитый синий костюм, подошел и пожал мне руку. Он назвал себя Ямином, по его произношению я предположил в нем иранца, обучавшегося в Британии, и удивился тому, как мало он напоминал опасного радикала. Он провел меня мимо нескольких столиков, за которыми сидели спокойно ужинавшие пары, в уединенный альков, в котором, по его заверениям, нам была обеспечена полная конфиденциальность. На мой взгляд, этот ресторан отлично подходил для тайных свиданий. Хотя наше свидание, пожалуй, было в тот вечер единственным, не имевшим отношения к любовным интригам.

Ямин был очень доброжелателен. Во время нашего разговора я понял, что он рассматривает меня как экономического консультанта, а не как человека с особой миссией. Он объяснил мне, что выбрал меня, потому что узнал, что я состоял в Корпусе Мира и к тому же пользуюсь любой возможностью, чтобы узнать страну и ее народ… Ямин спросил меня, знаю ли я о проекте «Цветущая пустыня»».

…После чего этот Ямин быстро объяснил Перкинсу, почему не надо превращать пустыню в саванну:

«Пустыня — это символ. Превращение ее в зеленую равнину — намного больше, чем просто сельское хозяйство… Вопрос вам, мистер Перкинс, если позволите. Что именно разрушило культуру ваших туземных индейских народов?

Я отвечал в том духе, что причин тому было множество, включая жадность и превосходство в вооружении.

— Да, правильно. Все верно. Но не способствовало ли этому более всего разрушение среды обитания?

Он продолжал объяснять, что как только леса и бизоны были уничтожены, а люди перемещены в резервации, это разрушило всю основу индейской культуры.

— Вы же видите, то же самое происходит и здесь, — сказал он. — Пустыня — наша среда обитания. Проект «Цветущая пустыня» угрожает не чем иным, как разрушением основ нашей жизни. Как мы можем это допустить?..

Затем он пустился в длинные рассуждения об отношении его народа — бедуинов — к пустыне. Он подчеркнул тот факт, что множество урбанизированных иранцев приезжают на отпуск в пустыню. Они устанавливают палатки для всей семьи и живут там неделю и больше.

— Наш народ — часть пустыни. Люди, которыми правит шах, правит железной рукой, как ему кажется, — не просто из пустыни. Мы — сама пустыня».

В общем, не надо никаких преобразований и урбанизации, не надо цветущих садов, мы привыкли к пустыне и будем за эту безжизненность бороться.

То, что бедуины любят пустыню, я знаю. Довелось мне однажды побывать в Сахаре и посмотреть бедуинский быт. Быт, надо сказать, мне не понравился — ржавые бочки, грязные пластмассовые канистры, обрывки полиэтиленовых пакетов, носимые ветром, верблюды, кизяки какие-то…