Минут через пять пророческие его недавние предчувствия начали приобретать черты реальности. Хонсаки заметно сбросили обороты, поняв, что сдуру можно и сломать – причем все, что угодно. Ломать это им, по-видимому, не улыбалось. Они принялись окапываться.

Генрик расправил сошки гранатомета.

После первой же короткой очереди, превратившей изрядный участок рачьих позиций в брызжущий визжащей каменной крошкой ад, они наконец сообразили, что отступление иной раз является не позором, но мудростью. Когда же достаточно твердые и даже отчасти организованные отходящие их порядки стали с катастрофической скоростью редеть, они дрогнули.

Они смешались.

Они побежали.

Какая, в задницу, гордость, ребята, когда бездыханные сослуживцы валятся прямо-таки пачками, отстреливаемые низкими, слыхом не слыхавшими о воинской чести двуногами, палящими вероломно в спину? Бежать, бежать! Жить!

В мгновение ока поле боя опустело.

– Я поведу сопляков, если они уже готовы, а ты проконтролируй ситуацию, – сказал Генрик. – Держи. – Он бережно поставил возле Филиппа свой ненаглядный АГБ. – Только, чур, уговор – с возвратом.

Решение уйти, оставив в прикрытии друга, далось ему, конечно же, крайне нелегко. Но оно было единственно верным, и места для чувства справедливости поэтому не оставляло. Филипп это понимал. Он сам решил бы точно так же. И все-таки он был рад, что решать выпало не ему.

– Даю вам полчаса, – сказал он.

– Добро, – деловито кивнул Генрик.

* * *

Хонсаки полчаса не ждали. Один за одним они покидали лагерь. Вот только в лобовую больше не перли. Они прижимались к земле, прятались за естественные укрытия, совершали быстрые короткие перебежки. Филипп проворно отлавливал их фигурки, заключенные сканером в веселенькую зеленую рамочку, и стрелял. Они послушно умирали.

Но их было слишком много, и появлялись они не так равномерно, как того бы хотелось ему. По его подсчетам, не менее трех мерзавцев сгинули без следа. То есть в скором времени они могли пожаловать в гости. Ага, вот и четвертый удачник растворился в изуродованном шелкопрядами лесу.

Возможно, кто-то из них отправился за подкреплением к соседям. Возможно, кто-то, пытаясь обойти его с тыла, обнаружит следы платформы и сообразит, что беглецы могли и разделиться. Эх, растудыть, еще один ушел! Бородача, покойничка, сейчас явно не хватало.

Он дал очередь гранатами по штабу – просто для острастки. Басурмане притаились ненадолго, зато потом враз порскнули по многим направлениям одновременно. Некстати кончились заряды в карабине, и еще двое проныр успели куда-то скрыться. А для первых их сотоварищей, за которыми не уследил Филипп, время было в самый раз появиться. Что же, он их ждал.

Б-баум-зз! Что-то тяжелое и не слишком быстрое врезалось в камень, совсем рядом с карабином, и полетело рикошетом прочь.

– Пошалите у меня, – проворчал Филипп, разворачиваясь в сторону стрелка.

Того, однако, не было видно. Филипп, провоцируя, завозился, не забывая поглядывать на вражеский бивуак. Стрелок, убедившись, что ведет огонь в верном направлении, щедрой рукой послал длиннющую очередь, способную, по замыслу автора, враз решить все проблемы.

Так оно и оказалось.

Очередь, как и следовало ожидать, ушла значительно выше, не причинив Филиппу ни малейшего урона, а горе-снайпер почил в бозе со снарядом в неумной башке.

Проблем у него больше не было.

И все-таки он свое дело сделал. За краткие секунды дуэли рекордное число лазутчиков, на борьбу с которыми у Филиппа, что понятно, не нашлось времени, разбежалось по окрестным таежным просторам.

Оставаться в засаде далее становилось не только бесполезно, но и попросту опасно.

Он ретировался – сначала задом, ползком, изображая обычного, простодушного, безмозглого, безопасного речного рака, затем на четвереньках, а затем уж припустив так, будто за ним гнался сам черт.

Бежал он, естественно, не совсем по следам товарищей, а принимая несколько вправо, так, чтобы не только хоть чуть-чуть запутать погоню, но и отсечь возможных преследователей, заходящих сбоку. Пусть их пока не заметно, но ведь не вечно так будет продолжаться. Вряд ли хонсаки оставят вызывающее вторжение на их территорию без достойного отмщения. Сообразив, что никто больше не препятствует им покидать лагерь, они возьмутся за дело всерьез. И тогда…

Он нагнал группу даже несколько позже, чем ожидал. И это было просто превосходно! Тележка, на которой сидели спиной друг к другу двое бывших пленников, ходко бежала по редкому сосняку, уверенно преодолевая все неровности и сминая кусты. Третий терранин, выглядящий несколько здоровее товарищей по миссии, легко трусил рядом.

Генрик неутомимо шнырял то тут, то там – как хороший охотничий пес, высматривающий притаившуюся дичь. Разница заключалась в том лишь, что дичью был он сам.

Легионеры перебросились несколькими отрывистыми фразами, Филипп вернул сержанту одолженное оружие, и они снова закружили окрест.

Добраться бы до пещеры поскорее, – думали они, – а там уж пободаемся. Из пещеры с ее чудесной стенкой-невидимкой можно в одиночку сдерживать хоть роту противника, да притом сколь угодно долго. Сколько хватит боеприпасов, – поправляли они себя. – А пока хонсаки перелезут через горную гряду (а мгновенной связи с егерями и загорцами у них скорее всего нетути), ой как далеко можно уйти. Глядишь, и выпутаемся! Никто их пока не беспокоил. И тишина…

Филиппа тишина эта вгоняла в тоску, изводила, как назойливый ночной комар, что звенит где-то над ухом: и в атаку не идет, и спать не дает.

Не к добру, ой не к добру предрассветная эта тишина. Можно, конечно, обманывать себя мыслью, что хонсаки – неважные следопыты, никудышные охотники и вообще – придурки. Можно также зажмуриться и представить себя совершающим оздоровительную пробежку в осеннем парке культуры и отдыха. И, наткнувшись на красные флажки загонщиков, считать их праздничным украшением. И умереть, недоумевая, отчего это вдруг яркий костюмированный карнавал плюнул в самое сердце грохочущей огненосной сталью.

Тишина…

Значит, перехват должен состояться у самого донышка. И сегодня уже не отделаешься надувной куклой. А надо еще вытащить беззащитных Братьев, как на волшебников, надеющихся на молодцев-легионеров.

Терране, убаюканные мягким ходом тележки и согревшиеся в теплых накидках, устало прикорнули. А перед тем напичкали себя лекарствами из аптечек, обмотались пластырем, обмазались эпитель-гелем и жадно порубали. Бодрствующий миротворец до сих пор с аппетитом жевал на ходу пищеконцентраты и запивал витаминизированным тоником.

Генрик, простая душа, подгреб к нему и попробовал всучить карабин.

Это он сдуру, – подумал о сержантской инициативе Филипп и оказался, конечно же, прав. От карабина терранин отпрыгнул, как от змеи, выронив флягу, и аж задрожал, сердешный. И затарахтел быстро-быстро, размахивая руками и тряся головенкой. Ой, что вы, что вы! Никак невозможно, совершенно! решительно! Убивать гадко. И тут же покатились горючие слезы.