— Вам предстоит большая работа за городом. Придется поехать восемнадцати, а может быть, двадцати человекам. Надеюсь, что вы, как преданные чекисты, выполните задачу, которую мы перед вами поставим.

Мы подготовились, почистили пулеметы и оружие. Приходят две крытые “санитарки”. Сажают нас в машину. Подъезжаем, комиссар нам говорит — выходите. Перед нами три дома. Абсолютно никого нет. Комиссар обратился к нам:

— Входите в дом.

Мы первым делом вытащили пулемет, взяли оружие. Все в недоумении — в чем дело, что за необычная задача? Всё тихо, никого нет. Вдруг говорят:

— Выйдите четыре человека, встаньте один за кустом сирени, другой по ту сторону, а остальные сбоку.

Мы вышли. Подъезжает машина. Комиссар подходит, открывает дверь. Выходит мужчина в желтом вязаном джемпере, с подвязанной рукой. Наш комиссар за ним ухаживает. Затем вышли две женщины. Все вошли в дом. Тут у нас появилась мысль: не Ленин ли приехал?»

Начальник охраны Петр Петрович Пакалн каждый день распределял своих подчиненных. Одни несли дежурство на улице, другие состояли при Владимире Ильиче. Не хотели привлекать внимание к тому, что Ленин в Горках: «Днем мы все были в доме. На улицу не выходили, только ночью. Тогда забора не было. Все ходили свободно».

Забор поставили в 1922 году, когда Владимир Ильич уже заболел. Тогда же устроили калитки и будки для дежурных чекистов. Пока Ленин был относительно здоров, ходил на охоту, а заодно по грибы: «Очень часто кто-нибудь из охраны нес на спине рюкзак и все подходили и бросали туда дичь или белые грибы; дичи было меньше, чем грибов».

Систему охраны еще не разработали. Не очень понимали, как следует действовать. Крупская весело рассказывала, как они с Владимиром Ильичом в жаркий солнечный день пошли гулять. Присели отдохнуть на берегу Пахры. И сопровождавший их охранник задремал. Они тихо от него сбежали и пошли гулять одни.

Однажды, когда вождя везли на охоту, он, проезжая по аллее, увидел женщин, собиравших грибы. Владимир Ильич поздоровался и поинтересовался:

— Есть грибы?

— Нет, батюшка, как коммунисты появились, так грибы как сквозь землю провалились.

Владимир Ильич ничего им не ответил, а потом сокрушался:

— Ну, темный народ. Если грибов нет, посади хоть царя, их не будет. Неужели коммунисты против грибов?

Охранник Чабанов рассказывал, как крестьяне пришли в Горки. Чекист доложил Владимиру Ильичу:

— Крестьяне хотят с вами поговорить.

— Ну, хорошо, позовите их.

Владимир Ильич предложил им сесть:

— Ну, как у вас дела, как сельсовет работает?

Они рассказали.

— Что вы от меня хотите? — спросил Ленин.

— Нам нужно сменить попа. Он, сукин сын, большие деньги берет за похороны, за венчание, за крестины — до тридцати рублей.

— Что же, раз надо, значит, надо. Я напишу в Моссовет.

Восьмого июля 1919 года Дмитрий Ильич Ульянов приехал в Москву. С братом они не виделись больше десяти лет. Владимир Ильич распорядился поселить брата в комнате Надежды Константиновны, которая в то время находилась в агитационной поездке по Волге:

— А в субботу поедем на дачу, покажу очень хорошие места.

Путешествие Дмитрию Ильичу запомнилось: «Машина была французской системы “Долнебель-Виль”, открытая коляска. Мест в ней было вместе с шофером на семь человек. Владимир Ильич обычно садился не с шофером, а сзади. Рядом охранник. Шоссе было такое, что на этой машине здорово трясло, бросало».

Дмитрий Ильич увидел большой двухэтажный каменный дом желтого цвета с белыми колоннами. Перед домом сохранилась клумба с сиренью. Ленин с гордостью демонстрировал брату понравившиеся ему террасы и балконы. Владимира Ильича забавляло необычное устройство замков балконных дверей. Невинным голосом попросил младшего брата:

— Ну, открывай балкон.

Дмитрий Ильич попробовал, но дверь не поддавалась. Ленин довольно рассмеялся:

— Что же ты, не можешь открыть балкон!

Обычно, открывая дверь, нажимают ручку вниз. А в Горках надо было ручку поднять вверх. Кроме того, запирая, ключ следовало повернуть не вправо, а влево.

Летом Владимир Ильич ходил на Пахру. Звал брата:

— Пойдем купаться.

«Он шел в косоворотке, без пояса, одетый совершенно по-дачному, — рассказывал Дмитрий Ильич. — Обыкновенно с нами шел кто-нибудь из охраны. Иногда брали лодку, так как берег на этой стороне илистый, а на той стороне хороший песчаный пляж, переезжали на тот берег и там купались».

Дмитрий Ильич прихватывал с собой полотенце.

— Зачем же полотенце? — удивлялся Владимир Ильич.

— Обтираться, вытереть голову, лицо.

— Нет, так лучше, свежесть дольше остается.

Он рубаху надевал прямо на мокрое тело.

«Работал он обычно по утрам, — рассказывал Дмитрий Ильич. — После завтрака выходил на балкон, который так и называли Володиным балконом, — на северной стороне, теневой. Солнца туда попадает очень мало. На северном балконе, отгороженный от солнца, он сидит и пишет. С гимназических времен у него сохранилась привычка: когда он пишет пером или карандашом и ему что-нибудь нужно сделать, он берет карандаш губами. Когда ему были нужны руки, он клал карандаш не на стол, как мы обыкновенно делаем, а обязательно брал — и не только карандаш, но и ручку — как-то особенно между губами».

Историю болезни Ленина стали вести с 29 мая 1922 года. До 6 мая 1923 года это делал профессор-невролог Алексей Михайлович Кожевников, до 4 июля 1923 года — профессор-невропатолог Василий Васильевич Крамер, до 21 января 1924 года — профессор-психиатр Виктор Петрович Осипов.

Благодаря этим весьма подробным запискам, сохранившимся в архиве, можно представить себе и течение болезни, и состояние самого больного, и даже то, что происходило с его близкими, прежде всего с Надеждой Константиновной.

Четвертого апреля 1922 года Ленин приехал в Горки отдыхать. А 25 мая у него случился удар — частичный паралич правой руки и правой ноги, расстройство речи. Казалось, он не выживет. В узком кругу Сталин хладнокровно констатировал:

— Ленину капут.

Иосиф Виссарионович поторопился. Это был лишь первый период ленинской болезни: параличи кратковременные, но частые. Особенно было заметно расстройство памяти: «Владимир Ильич не был в состоянии производить самые простые арифметические действия и не мог воспроизводить показанных ему геометрических фигур… Почерк дрожащий, с пропусками букв».

Почерк, по словам Марии Ильиничны, «был неровный и довольно мелкий, а порой и “сумасшедший”, как называл его сам Владимир Ильич, какие-то мелкие сосуды головного мозга благодаря тромбозу отнимали у него возможность правильно писать и считать».