Камердинер перечисляет замечательные «собрания акварелей, миньятюр, майолик, мозаик, бронз, гобеленов, гравюр, табакерок, Севрск., Саксонск., Венек, и Императорский Русский фарфоры — вазы, чаши, урны, саркофаги и столы (по 40 000 р.) из Сибирск. или Уральского порфира, орлеца, нефрита, из разноцветной яшмы, lapis — Lazulis или малахита?! и еще та громада причудливого фарфора Китая, Японии, Голландии — где теперь эта чудная, драгоценная библиотека?! Люстры, часы, картины, мраморы, драгоценные мебли в трех дворцах, бриллианты, изумруды, жемчуг, рубины, золото и серебро на пять миллионов рублей с… > Ни у кого подобного ничего не было!!! Это все в полном виде могла только иметь лишь одна только любимейшая гордая дочь гордого Царя!»[133] Вааген в своей знаменитой книге указал всего несколько произведений из собрания великой княгини: Перуджино, Сурбарана, ван Дейка и Греза. Немецкий историк также упомянул Сергиевку, где видел картины Рейсдаля, Дольчи и Гюйсманса.

На выставку художественных предметов из частных коллекций 1861 года, организованную новоявленным родственником графом П.С. Строгоновым, великая княгиня Мария Николаевна послала произведения Рафаэля («Пробуждение Христа младенца»), Ф. Франчиа, Л. де Моралеса, Ж.-Б. Греза (три картины). Ей также принадлежало одно из полотен К.П. Брюллова, а также картины современных западных художников Ф. фон Каульбаха, X. Лейса, Э. Галле, А. Калама.

Как показал каталог этой же выставки, граф Григорий Александрович имел собственное собрание, в которое, в частности, входило полотно Риделя «Девушка, смотрящая из окошка». Два других произведения приписывались кисти ван Мюйдена («Посещение сельского пастора» и «Мать, приготовляющаяся мыть ребенка»). В собственности графа находилась также скульптура А. Россетти «Стыдливый амур».

В 1870-е годы Мариинский дворец стал местом хранения замечательных собраний ОПХ.

Сочинение А.Е. Степанова дополняет рассуждение о том влиянии, которое оказывала супруга Строгонова на придворное общество: «Светские дамы перенимали нарасхват Ее гениальный вкус и, конечно, не успевая в этом, — более или менее удачно подражали оригиналу элегантности, ни одна из них не умела одеваться, как Она, так своеобразно и мало заимствовано… Как умела она придавать значение даже незначительному предмету, живописно умея его поставить в привлекательном свете. Ее дворцовые комнаты служили для всех образцом классического вкуса и легкости стиля: всякая мебель или вещь были поставлены относительно к другим как нельзя более лучше; художественная расстановка везде гармонировала в своих цветах, характере или узорах; по целым часам и иногда и несколько дней видоизменяя обстановку, Она наконец достигала того идеала совершенства или того ей необходимого nés plus ultra в отделке и как художник оставалась довольна своим удачным созданием… Как и все красивое, она также любила и цветы и, будто жалея даже срезанные цветы, всегда приказывала развязывать букеты, — туго и уродливо сжатые ради формы или симметрии… — Весной и летом Ее царственные покои постоянно благоухали ландышами или полевыми васильками (Ее любимый цвет, расставленными везде и повсюду, и окрестные поселяны, зная Ее страсть к этим цветам, снабжали более чем было надобно Ее комнаты; скромные незабудки и душистые фиалки пользовались также ее расположением. Но как Она гордилась розами своего сада в Quatro и которые действительно поражали эстетическое воображение своим громадным количеством или разновидностью. Первейший Италианский король „il re Galante Uomo“ во время своих ежегодных визитов всякий раз был обязан дожидаться свидания настолько лишнего времени, насколько Ей требовалось отыскать в саду пышную палевую розу и, приколов ее к поясу черного бархатного платья, лишь только тогда Она грациозно выходила на встречу рыцарственному своему гостю-королю и окончательно уже очаровывала любезностью и умом этого странного потомка Савойского дома…»[134]

В петербургских коллекционерских кругах известна картина со наклейкой «ГРАФЪ ГРИГОРIЙ АЛЕКСАНДРОВИЧЬ СТРОГОNOB» (через «о» и именно с таким написанием буквы «н») и номером из третьей сотни, доказывающая факт собрания и указывающая на его значительность

Смертью А.Н. Оленина в 1843 году закончился тот период в истории Императорской Академии художеств, когда ее возглавляли более или менее высокопоставленные частные лица, стремившиеся стать меценатами. С той поры заведение возглавляли члены императорской семьи: вначале, в течение 10 лет — зять Николая I, затем на протяжении четверти столетия — его вдова и дочь монарха великая княгиня Мария Николаевна. Если о браке с придворным не могло быть и речи, то отдать бразды правления важным учреждением император все же решился. Состояние искусств определяло тогда нравственный облик общества. Строгоновы, в известной мере, рассматривали наступившую эпоху как возвращение собственного влияния на саму Академию, и на тесно связанное с ней Общество поощрения художеств.

Желая скрыть от назойливых историографов ее мезальянс, великая княгиня Мария Николаевна была вынуждена большое количество времени проводить за границей — на вилле Кварто, где ее частная жизнь принадлежала лишь ей.

На рубеже 1860-1870-х годов после выстрела Дмитрия Каракозова в императора Александра II, оказавшего сильное впечатление на все российское общество, а также на почве мучительной бездетности, которой не помогали приношения Богу, граф Павел Сергеевич изменился. Он прекратил коллекционирование, сблизился с религиозным писателем А.Н. Муравьевым. Привечал он и К.П. Победоносцева, протеже и постоянного посетителя своего батюшки. Большое внимание стал уделять он богословским вопросам и благотворительности, что, безусловно, поощрялась отцом, так граф Павел Сергеевич находился среди основателей созданного в 1869 году в Петербурге Сергиевского православного братства.

От него и супруги ежегодно поступали членские взносы, а также единовременные денежные пожертвования для приюта малолетних мальчиков. Всего за 1869–1894 годы Строгоновы потратили на братство 30 000 рублей.[135] Павел Сергеевич также жертвовал средства Тамбовскому женскому епархиальному училищу, почетным блюстителем которого по хозяйственной части его утвердили в 1881 году. К 1904 году граф перечислил этой организации более 100 000 рублей, и в 1890 году за вклад в благотворительность был награжден орденом Св. Станислава I степени.[136]