Роз постаралась улыбнуться.

— Я знаю ее гораздо лучше, чем тебя. — Она положила фотографии в сумочку и вышла из ресторана. — Самое странное то, что вы похожи, ты и Олив. Ты требуешь от меня доверия, но сам его не предлагаешь.

Он задумчиво потрогал пальцами двухдневную щетину на подбородке.

— Доверие — обоюдоострый меч, Роз. Он может сделать тебя весьма ранимой. Мне очень хотелось бы, чтобы ты вспоминала об этом время от времени.

Марни изучала фотографию Роберта Мартина несколько секунд, после чего решительно встряхнула головой.

— Нет, это не он. Тот был не такой привлекательный, у него были другие волосы, гуще, не зачесаны назад, а с пробором набок. Я же вам говорила: у него были темно-карие глаза, почти черные. А у этого — светлые. Это ее отец?

Роз кивнула.

Марни вернула ей снимок.

— Моя мать всегда говорила мне: никогда не доверяй мужчине, если у него мочки ушей находятся ниже линии рта. Это отличительный признак преступника. Вы посмотрите сами.

Роз взглянула на снимок. Поначалу она не обратила внимание на такую подробность, наверное, потому, что волосы почти скрывали уши, но теперь заметила эту непропорциональную деталь.

— А ваша мать была знакома с преступниками? — поинтересовалась она.

Марни презрительно фыркнула.

— Разумеется, нет. Это просто такое поверье. — Она склонила голову набок и снова принялась изучать фотографию.

— Ну, если это правда, он был бы уже на учете в полиции.

— Он умер.

— А может быть, он передал свои гены дочери? Она уж точно преступница. — Марни достала пилочку и занялась ногтями. — Кстати, где вы достали этот снимок?

— Фотографию? Почему это вас так интересует?

Марни постучала кончиком пилочки по правому верхнему углу фотографии.

— Я знаю, где он снимался.

Роз внимательнее вгляделась в фотографию. За головой Мартина виднелся кусок абажура с замысловатыми закорючками в виде орнамента.

— Наверное, у себя дома. — Журналистка непонимающе пожала плечами.

— Сомневаюсь. Вы посмотрите на этот светильник. Я знаю в наших местах только одно местечко, где есть такие абажуры.

Только теперь до Роз дошло, что эти закорючки были просто буквами «лямбда», международным общепринятым символом гомосексуализма.

— Где это?

— В клубе у порта. Там иногда происходит такое. — Марни непроизвольно хихикнула. — В общем, там голубые снимают себе партнеров.

— Как он называется?

Марни снова хихикнула.

— «Белый Петушок».

* * *

Хозяин клуба сразу узнал фотографию.

— Это Марк Агню, — сообщил он Роз. — Он часто заходил сюда. Но в последние месяцы я его что-то не вижу. Что с ним случилось?

— Он умер.

Хозяин помрачнел.

— Что ж, надо смотреть правде в лицо, — заявил он с юмором висельника. — С этим СПИДом да с экономическим спадом в придачу, у меня скоро не останется ни одного посетителя.

Роз сочувственно улыбнулась.

— Вряд ли он умер от СПИДа.

— Что ж, какое ни есть, но все же утешение, дорогуша. Этот Марк часто выглядел обеспокоенным, должен вам сказать.

* * *

Миссис О'Брайен встретила Роз недовольным взглядом. Время и природная подозрительность убедили старушку в том, что Роз не имеет с телевидением ничего общего. Очевидно, эта женщина приходила сюда затем, чтобы получить информацию о ее сыновьях.

— А вы довольно нахальны, раз заявились сюда снова, надо заметить.

— Ах, вот как! — разочарованно вздохнула журналистка. — Значит, вы передумали, и теперь не хотите участвовать в нашей программе? «Ложь неизменно срабатывает, если ее повторять все время», — подумала она про себя.

— Программа, чтоб меня! Да ты, милочка, просто суешь нос не туда, куда следует! Что ты здесь вынюхиваешь? Вот что мне теперь важно знать.

Роз смело достала из сумочки письмо мистера Крю и протянула его женщине.

— По-моему, в прошлый раз я подробно объяснила вам суть дела, и вот условия моего контракта с телевизионной компанией. Вы сами прочитайте. Тогда поймете, что тут ясно определены цели нашей будущей программы. — Она указала пальцем на подпись Крю. — Вот это наш руководитель. Он прослушал пленку, которую мы записали с вами, и она ему понравилась. Теперь он будет огорчен, когда узнает, что вы изменили свое решение.

Матушка О'Брайен, увидев официальный документ, была сражена. Она нахмурилась, делая вид, что вчитывается в непонятные значки.

— Ну, хорошо, — наконец, смилостивилась она. — Контракт — совсем другое дело. Вам надо было еще в прошлый раз показать его мне. — Она сложила листок вчетверо, собираясь положить его себе в карман.

Роз улыбнулась.

— К сожалению, — начала она, отнимая письмо у Матушки О'Брайен, — это единственный экземпляр, и мне он понадобится при заполнении налоговой декларации. А если контракт потеряется, то никому из нас вообще ничего не заплатят. Мне можно зайти в дом?

Матушка сжала губы.

— Почему бы и нет. — Однако сомнения еще не полностью покинули ее. — Запомните: я не буду отвечать на вопрос, если он покажется мне подозрительным.

— Ну, конечно. — Роз прошла в гостиную. — Сейчас в доме есть кто-нибудь из членов вашей семьи? Я бы хотела подключить их к нашему разговору, если такое возможно. Чем больше народа будет участвовать в программе, тем лучше.

Пожилая женщина задумалась лишь на секунду и неожиданно крикнула:

— Майк! Спускайся вниз! С тобой хочет побеседовать одна дама! Малыш! И ты тоже иди сюда.

Роз, которую интересовал только Гэри, тут же мысленно представила себе, как пятидесятифунтовые бумажки с легкостью ветерка покидают ее бумажник. Но ей оставалось только мило улыбнуться при виде двух костлявых молодых людей, усаживающихся рядом со своей матерью на диван.

— Привет! — радостно начала Роз. — Меня зовут Розалинда Лей. Я представляю одну небольшую телевизионную компанию, которая собирается создать программу, посвященную социальным лишениям…

— Я им об этом уже рассказывала, — прервала журналистку миссис О'Брайен. — Обойдемся без предисловий. По пятьдесят фунтов каждому за участие. Я вас правильно поняла?

— Если только они отработают эти деньги. Мне нужно будет поговорить с ними час. Кроме того, меня уполномочили выплатить по пятьдесят фунтов только вашему старшему сыну Питеру и младшему Гэри. Тогда мы будем иметь самое широкое представление о вашей семье. Мне бы хотелось узнать, что чувствовали ваши дети, когда их пытались забрать в чужие семьи и воспитывать вдали от родного дома.