Мы беспрепятственно пересекли площадь и вышли на извилистую улицу, о которой сообщал агент севастократора. Она шла вдоль береговой линии, находившейся всего в нескольких десятках шагов, но была так густо застроена, что воды мы почти не видели. Улица эта была практически безлюдной; видимо, ее обитатели либо еще спали, либо набивали животы на площади. Это нас вполне устраивало: чем меньше народу увидит, как мы хватаем монаха, тем легче нам будет выбраться отсюда.

По мере того как отряд углублялся в город, магазины и таверны сменялись тяжеловесными складскими строениями. В них было очень мало окон и еще меньше дверей, и полностью отсутствовали восхитительные запахи, окружающие их двойников на другом берегу Золотого Рога. Я слышал, что с приходом варваров торговое дело здесь совсем захирело. Куда-то подевались портовые грузчики, посредники и купцы, запомнившиеся мне по последнему визиту в Галату.

Впереди уже виднелась западная стена Галаты, в которую упиралась улица. И прямо там, между двумя заброшенными складами, стоял ветхий домик.

Я хлопнул командира печенегов по плечу и поразился той скорости, с какой он обернулся ко мне. Широкоплечий и приземистый, он напоминал медведя, и кольчуга чуть не лопалась на его мощной груди, но в серых глазах застыло беспокойство, отчего мне тоже стало немного не по себе.

— Вот этот дом, — сказал я, указывая на жалкое строение. — Стоило бы послать часть людей обойти его сзади, но за крышами складов, по-моему, следить не стоит.

Крыши эти возвышались над домиком на приличную высоту, и запрыгнуть на них смог бы разве что Геракл.

Командир кивнул и тут же послал две дюжины воинов за дом, дабы отрезать монаху пути к отступлению.

— Будем стучаться в дверь? — ехидно спросил он.

— Нет, мы ее вышибем.

Командир отдал приказ, и шестеро печенегов побежали к дому. Вместо мечей у них в руках были топоры — не боевые, как у Сигурда, а самые обычные, для рубки деревьев. Большая часть отряда собралась напротив двери, приготовившись к штурму, остальные же на всякий случай перекрыли улицу с обеих сторон. Казалось смешным выставлять такие силы против одного-единственного человека, но я слишком хорошо знал монаха и не считал, что мы чрезмерно осторожничаем.

— Руби! — приказал я.

Два топора с размаху вонзились в дерево и прорубили в нем глубокие щели. Печенеги с усилием выдернули топоры и ударили еще раз. Дверь задрожала, от нее полетели щепки, но она не поддавалась. Ее прочность смутила печенегов, они вновь высвободили топоры и нанесли третий, сокрушительный по мощи удар.

Один из воинов выругался, повернулся к командиру и что-то крикнул ему на родном языке.

— Что он тебе сказал?

— Он говорит…

Командир захлебнулся собственными словами, схватился за шею и повернулся ко мне. Я взглянул на него и широко раскрыл глаза от ужаса: стрела пронзила ему горло, из-под руки хлестала кровь. Он рухнул на колени, а я все смотрел на него, ничего не понимая, пока до меня не дошло, что вокруг раздаются крики и слышится жужжание летящих стрел.

— Они на крыше! — закричал Сигурд. — Быстро в дом! И прикрывайте головы щитами!

С этими словами он устремился к двери, пытаясь сокрушить ее могучим плечом. Он врезался в нее как вепрь, однако его отбросило назад, словно это была не дверь, а скала.

— Они забаррикадировали дверь, — крикнул он. — Это западня! Подними щит, олух окаянный!

Я все еще плохо соображал, но успел прикрыться щитом за мгновение до того, как в него угодила вражеская стрела. Сила толчка сбила меня с ног, и я повалился на бок. Сигурд тут же поставил меня на ноги и затащил за угол склада.

— Их лучники засели на крышах, — мрачно сообщил варяг. — Стало быть, нас ждали.

— Но как они умудрились успеть…

— Как видишь, успели, — перебил меня Сигурд. — И неизвестно, чего еще ждать. Мы должны уйти отсюда, прежде чем к ним подойдет подкрепление.

Я выглянул за угол, прикрывая голову щитом. На дороге лежало не меньше дюжины тел, однако оставшиеся печенеги успели сбиться в четыре группы и сомкнули щиты над собой, отражая бешеный натиск лучников.

— Сохраняя такой порядок, они могут отступить к пристани, — подумал я вслух. — Там наверняка найдется какой-нибудь корабль.

Я уже хотел броситься к ближайшей к нам группе воинов и изложить им свой план, но Сигурд удержал меня.

— Нам не найти такого судна, чтобы смогло взять на борт двести человек и просто уплыть. На берегу мы окажемся в ловушке: нас загонят в море или изрубят на куски. Надо пробиваться обратно к воротам.

— До них не меньше полумили, — возразил я. — Невозможно преодолеть такое расстояние, двигаясь подобно крабам!

— Возможно, если нет другого выбора. К тому же как только мы удалимся от складов, лучники нас не смогут достать. Разве что они расставлены на всех крышах по нашему пути.

Не успел я обдумать это предположение, как обстрел прекратился — так же внезапно, как и начался. Печенеги слегка раздвинули плотно сомкнутые щиты и стали выглядывать из своего импровизированного укрытия.

— Неужели у них кончились стрелы? — удивился я.

— У всех сразу? — Сигурд мрачно посмотрел вверх. — Сомневаюсь. Скорее, это еще один неприятный сюрприз. Нужно двигать отсюда.

Не успел он договорить, как из земли раздался рокочущий звук, будто перед землетрясением. Неужели даже сам Господь выступил против нас? Печенеги немного опустили щиты и начали тревожно озираться по сторонам. Рокот становился все громче, и Сигурд, вероятно, раньше других понял, что это за звук, потому что за миг до того, как из-за поворота стремительно вылетела вражеская конница, он скомандовал печенегам построиться в линию. Кое-кто из гвардейцев окаменел от ужаса, но большинство подчинились дисциплине и инстинкту и перегородили улицу, выставив щиты перед собою. У нас не было копий, однако не так-то просто направить лошадь на людей, и если бы одна из лошадей остановилась, их строй смешался бы и мы смогли бы воспользоваться этим обстоятельством.

Но у нас ничего не вышло. Засевшие на крышах лучники вновь выпустили град стрел по печенегам, внимание которых было приковано к приближающимся всадникам. Оказавшись между двух огней и не зная, куда повернуться, беспомощные печенеги гибли. Сигурд носился между ними, пытаясь отдавать команды, но о каком-то сопротивлении уже не могло идти и речи.

Конники обрушились на нас шквалом копий и мечей. Они кололи, рубили и кромсали всех, кто попадался им на пути. Один из них пронесся совсем рядом со мной, но меня спасло то, что удар его меча приняла на себя стена, к которой я оказался прижат. Я слепо замахнулся собственным мечом, однако всадник пронесся мимо, и я лишь разрубил воздух. Потом пространство вокруг нас расчистилось, и я вывалился на улицу. Земля была покрыта кровью, щитами и телами поверженных воинов. Иные из них смогли подняться на ноги, но большинство остались лежать. Посреди этой кровавой резни стоял неколебимый, словно утес, Сигурд, вытаскивая топор из груди зарубленного им франка и выкрикивая команды, которых почти никто не слушал. Возле моих ног в землю впилась стрела, и я отпрянул назад, но у лучников, видимо, действительно кончились боеприпасы и они ограничивались единичными выстрелами.