— О, — сказала Алессандра, — нет, нет и нет. Вы ошибаетесь. Мы… мы просто друзья.

— Тогда, — не спеша произнесла Мардж, — прошу простить мою ошибку.

Гарри неподвижно сидел в темноте, окно его машины было открыто. Он прислушивался к негромким звукам теплой весенней ночи.

Свет в комнате Алессандры погас много часов назад, и теперь все окончательно стихло.

Он знал, что должен вернуться обратно в мотель и хоть немного поспать, иначе ему грозит почти полное физическое истощение. Гарри так бы и сделал, если бы он мог стряхнуть с себя ужас, от которого ему не удавалось избавиться уже в течение недели.

Что-то было не так. Ощущение опасности окутывало, как облако. Все это время он напоминал себе человека, случайно оставившего в покинутом им доме включенную духовку. Предчувствие нависшей угрозы продолжало грызть Гарри до тех пор, пока он не решил, что ему следует снова проверить все слабые звенья своего плана. Возможно, что-то было им упущено, ускользнуло от его внимания. Жизнь Алессандры зависела именно от того, учел он все мелочи или нет.

Гарри знал, что запутал следы и скрылся от Тротта. Так почему тогда беспокойство не оставляло его? Разумеется, известную роль в этом могла сыграть усталость, а то, что он так отчаянно тосковал по Алессандре, усугубляло его мрачное предчувствие. Не улучшало настроения и то, что Шон безжалостно бросил ему в лицо справедливые обвинения. Теперь Гарри мучил стыд. Он взял на себя заботу о насущных нуждах Шона и Эмили — благодаря этому они обеспечены с финансовой точки зрения, у них есть дом, они сыты и одеты. Но в другом, более важном, отношении он отверг их, бросил. Изменить прошлое невозможно — ему оставалось только уйти от своих детей навсегда.

Гарри вышел из машины и бесшумно закрыл дверцу. Потом он медленно обошел гараж со всех сторон. Квартира Алессандры помещалась на втором этаже; дверь ее выглядела хлипкой, замок можно было открыть мизинцем. К тому же желающий проникнуть внутрь мог спокойно осуществить вторжение через второй этаж: ни одно из расположенных там окон не запиралось. Ему следовало настоять на том, чтобы Алессандра сменила квартиру на другую, он должен был сказать ей, что если уедет, то уже никогда не вернется.

Впрочем, это скорее всего ни к чему: если у нее и было что-то, с чем она никогда не расставалась, так это надежда.

А вот он надежду утратил. Весь тот страшный день, когда он звонил в морг, чтобы договориться об идентификации тел Сони и Кевина, и пока ехал в больницу, Гарри надеялся, что произошла ошибка, а значит, это не его жена и ребенок погибли в катастрофе.

Его надежда умерла вместе с ними.

Теперь Гарри не расточал время понапрасну. Он не рассчитывал больше, что сумеет оградить от огорчений Шона и Эмили, — им будет только лучше, если он устранится и исключит себя из их жизни. Точно так же он должен был уйти и из жизни Алессандры. Тротта не найдет ее, этого не случится. Не должно. И все же Гарри не мог избавиться от гложущего, отравляющего жизнь сомнения.

— Лимонно-перечные чипсы, — сказал Гарри, наклоняясь к ней с нежной улыбкой, прежде чем поцеловать ее.

Алессандра знала, что не должна позволять себе растаять от этой улыбки. Она знала, что ей следует предупредить его, сказать ему, что он должен бежать.

Они снова оказались в супермаркете, и тут раздался выстрел; тело Гарри дернулось, и он упал.

— Не делай этого! — умоляла Алессандра, видя, как жизнь вместе с кровью вытекает из раны на его груди. Она не могла остановить этого потока крови, не могла спасти его. — Не уходи, не покидай меня!

— Поздно. Я хочу попрощаться. Думаю, так будет лучше.

Гарри указал на потолок, и Алессандра подняла голову.

Пес миссис Герти притаился на верхней полке, балансируя на металлических банках с консервами: он вилял хвостом и, кажется, улыбался. Но вдруг выражение его морды изменилось и Хантер перестал походить на самого себя; он превратился в Пинки, собаку Майкла Тротта, оскалил зубы и зарычал, глядя сверху злобными дьявольскими глазами. Тело его было напряжено, зубы оскалены — он готовился к прыжку…

Алессандра начала кричать и уже не могла остановиться.

— Проснись же! Это всего лишь кошмар.

Она открыла глаза и увидела Гарри, живого и здорового, склонившегося над ее кроватью. Алессандра потянулась к нему, и он нежно обнял ее.

— С тобой все в порядке, но ты напугала меня до смерти. Я с улицы услышал, как ты кричишь.

Его руки были такими теплыми, а грудь такой крепкой и надежной. Алессандра не могла вымолвить ни слова; ей не оставалось ничего другого, кроме как прильнуть к нему и надеяться, что он никогда ее не отпустит.

— Эта собака снова тебе приснилась, да? — спросил Гарри. — Я видел, как ты убегала сегодня днем от собаки миссис Герти.

Он отвел волосы с ее лица и снова погладил ее. Эти его прикосновения вызывали у Алессандры головокружение. Запах, исходивший от него, был таким знакомым, а обнимавшие ее руки создавали у нее ощущение надежности, защиты, вновь обретенного наконец дома. Как он мог оставить ее, как мог даже подумать о том, что они должны расстаться?

— Ты дрожишь, — сказал Гарри. — Сон был ужасным, да?

Алессандра кивнула.

— Могу я что-нибудь сделать для тебя? Принести стакан воды? Или… или что?

— Останься со мной. — Ее голос пресекся — она попросила, нет, она умоляла его. Всю прошлую неделю она крепилась, старалась доказать себе и Гарри, что прекрасно может обойтись без него, однако это не помогло — она все еще хотела его. — Останься сегодня со мной.

Сегодня и навсегда. Но Алессандра не осмелилась сказать этого вслух.

Даже призрачность лунного света не могла скрыть отчаяния на его лице.

— Это будет правильно? — спросил он, глядя ей в глаза.

— Нет, — ответила она и поцеловала его.

Его вздох был таким мощным, будто воздух вышел из проколотой шины. Гарри наклонился и с жадностью поцеловал ее. Он тоже не раз лежал ночью без сна, мечтая о ней, вспоминая о том, как они любили друг друга, перебирая одну за другой самые интимные мелочи.

— Надо закрыть окно, — прошептал он. Должно быть, Гарри именно этим путем пробрался к ней в комнату. — Боюсь, я тут кое-что сломал, — признался он. — Я был не слишком осторожен, когда лез к тебе в комнату.

— Гарри, — прошептала Алессандра. — Пожалуйста!

В лунном свете она видела его лицо и знала, что он видит ее так же ясно.

Алессандра расстегнула пуговицы пижамной куртки и на мгновение замерла, потом медленно спустила куртку с плеч, высвободила ноги из брюк и столкнула свою одежду на пол.

Она думала о том, что Гарри говорил ей прежде: он находил ее неотразимой, и она надеялась, что это так и есть; даже с ее скверной стрижкой она ему нравилась.