Для Кэшела этот звук казался родным, почти домашним. Дантль — понятное дело, Дантль Долговязый, а не Косоглазый Дантль, живущий на другом конце деревни — держал свинью которая точно так же похрюкивала.

Кэшел поднялся. Двигался он тихо, но все же был весьма удивлен, что Захаг так и не проснулся. Кэшел сто раз замечал, как примат вскакивал, бросаясь на ползущего скорпиона.

В последний раз он поймал насекомое и жадно съел его, поглядывая на своего спутника. Кэшел даже раздавить его босой ногой не решился, не говоря уже о том, чтобы съесть.

Они уже вышли за пределы болота. Вокруг стало гораздо суше, хотя все же не похоже на пустыню, где они очутились, вызволяя Арию из тюрьмы. Кэшел не решился бы пасти тут овец, но вот коз, пожалуй, можно. Он рассматривал огромные валуны по обе стороны от тропы, гадая: видели они когда-либо здесь людей.

Хотя, вероятно, «люди» — не совсем подходящее слово.

Мимо пробежала лиса, но почему-то с громким шумом. Кэшел зажал в руках посох, вспоминая ощущение в ладонях. Он все еще скучал по своему ореховому посоху, оставшемуся во дворце Фолкуина, но и этот сослужил ему добрую службу.

Он не любил коз. Они умны, это верно, но ум никогда не стоял на первом месте в списке добродетелей Кэшела. Козы капризные, вредные, так и норовят выкинуть какой-нибудь фортель из чистого упрямства. Овца всегда пройдет через калитку, чтобы добраться до зеленого куста. Козы же будут лезть сквозь изгородь, обглодают всю зелень до корней, даже если вокруг полно нормального корма.

Вся эта история со спасением Арии живо напомнила Кэшелу те времена, когда он был вынужден пасти коз.

Древесные угли мигом вспыхнули, потом снова начали тлеть. Пламя еще раз взвилось, но теперь оно казалось бледно-голубым, как осеннее небо. И все это — совершенно беззвучно.

— Захаг, — позвал Кэшел. Казалось бы, он произнес это совсем тихо, но надеялся, что чутко спавшая принцесса проснется от звука его зычного голоса. — Принцесса…

Но ни тот, ни другая не пошевелились. Лишь огонь плясал в ночи.

Кэшел услышал тихий звук шагов по влажной земле. Он выглянул в темноту, но ничего не заметил. Поднял посох и крикнул:

— Кто здесь?

Три женщины, не настоящие великанши, но все-таки одного роста с Кэшелом, появились у костра, держась за руки. Босоногие, словно крестьянки, однако жена их головах возвышались тиары, а платья их были из шелка изумительно тонкой выделки.

— Мы ждем тебя, Кэшел, — проговорила та, что в середине. Волосы ее, должно быть, имели пепельно-белый оттенок, ибо сейчас, при свете костра, отливали синевой. — Пойдем, потанцуешь с нами.

Женщина с левой стороны была белокожей и черноволосой.

— Для танца нам не хватает четвертого человека, Кэшел, — ее голос звучал звонкой флейтой.

Они были прекрасны. И двигались столь же грациозно, как Шарина. Кэшел посмотрел на них и обнаружил, что не может вспомнить лица Шарины.

— Где вы живете? — спросил он. Он вытянул ногу и толкнул Захага ногой под ребро. Все равно, что пинать камень. Бок примата оказался застывшим и холодным.

— Мы нездешние, Кэшел, — проговорила третья женщина. Она поманила его свободной рукой. Юноша почувствовал, как его захлестывает неведомый поток. — Мы пришли к тебе в гости.

— Потанцуй с нами, — хором пропели незнакомки. И медленно закружились, выступая горделиво и торжественно, словно бойцовые петухи перед битвой.

— Нет, — отрезал Кэшел. Он пытался сказать что-то еще. Но губы отказывались повиноваться.

Женщины снова взялись за руки, потом разделились. Каждая сделала несколько пируэтов, при этом всякий раз они кружились посолонь. Каждая во время поворотов тянула руки к Кэшелу — «Потанцуй с нами…»

Кэшел крепко держал посох перед собой. Танец подходил к кульминационному моменту. Непрерывно кружась, женщины как будто остановились перед его мысленным взором. И жестами указывали на него.

«Иди к нам, Кэшел! Для танца нужны четверо! Иди к нам…»

Кэшел усилием воли заставил себя отвернуться. Ария скорчилась на земле, забывшись странным сном, из которого не вернуться. Принцесса не вызывала у него симпатий, но ведь это он, Кэшел ор-Кенсет, привел ее сюда…

Шарина оставалась лишь смутным воспоминанием. Остальные друзья казались не более, чем пустым звуком, их имена значили теперь не больше имен героев эпоса в прочитанных ему Гарриком книгах.

Но долг оставался долгом.

— Я не могу, — прошептал Кэшел. — Я нужен здесь.

Танец ускорился. Фигур теперь было не различить, лишь мелькания огней.

Свет залил все вокруг, погружая Кэшела в странный сон без начала и конца…

— Мы сделали все, как вы просили, — заявил Ройяс. — Более сотни наших агентов появились в городе, разнося слухи. На следующий день к этому часу не останется ни единой души в Вэллисе, кто не будет знать, что король Карус пришел, чтобы вернуть долг королеве.

Он цинично рассмеялся.

— В это они тоже поверят, вся эта толпа. А нам это только на руку.

На барже, причаливавшей поблизости, прозвонил колокол. Они плыли по реке Белтис, по которой в Вэллис доставлялись различные грузы. Ройяс не понимал, почему Гаррик настаивал на встрече именно здесь, а не в его имении или хотя бы в карете. Телохранители вельможи держались шагах в двадцати и явно страдали в этой ситуации.

Справа от Гаррика набережная огибала сзади храм в честь Госпожи Изобильной. Белтис разливался ранней весной; огромные каменные блоки от времени покрылись плесенью. Этот храм и остальные общественные здания по другую сторону от храма выходили на Торговую площадь — она была центром Вэллиса, когда он был еще деревней.

— Кое-кто из них поверит сразу, — сказал Гаррик. — Другие присоединятся, когда увидят меня. И, наконец…

Он посмотрел на собеседника, стараясь привлечь его внимание.

— …каждый в Орнифоле и вообще на всех островах поверит в это и присоединится к нам. Я не верю в золотой век, Ройяс. Но я свято верю в правительство, которое старается быть справедливым для всех, а также в Короля для всех Островов.

Ройяс был умен и деятелен. Без него заговорщики не сумели бы собраться и создать организацию, пусть даже остальные и не признавали за ним лидерства. Вот он на минуту замешкался, но потом двинулся дальше.

Они шли в темноте, лишь луна светила в небе.

— Ваша речь звучит не так, как должна звучать у простого крестьянина из Хафта, — заметил Ройяс. Его глаза не отрывались от дороги впереди, капюшон скрывал лицо. — Может, мне следовало расправиться с вами там, в лесу, как я и пообещал Валенсу?

Гаррик усмехнулся. Смеялись губы Гаррика, но принадлежал смех королю Карусу. Меч, мгновенно рассекающий до кости, плащ, обернутый вокруг левой руки вместо щита. Враги подбираются слишком близко, чтобы понять, в чем дело. И вот они уже вскрикивают в изумлении, зажимая рукой смертельную рану, так и не успев нанести ответный удар…