18.30. Официанты встали на караул у подножия лестницы. Мы с Магдалиной расположились наверху, словно дамы из романа Джейн Остин. Так и мерещилось, что вот-вот дворецкий объявит: «Вдовствующая герцогиня Шпиц-Пупкинс с дочерью Эсмеральдиной!» Я расстегнула и потуже затянула пояс. Мамуля поправила мантильку. Она, как и я, оделась в черное. Надо нам было заранее договориться, что надевать, подумала я.

Двери хлопнули, и в холл ввалились мистер Говард из банка с женой Синтией.

– Как я рада, что вы оба смогли прийти… – прощебетала я. – Познакомьтесь с моей свекровью, Магдалиной Хаскелл… К сожалению, мой муж…

Говарды проследовали в зал, за ними появились Уилсоны и Пекворты. Я все время поглядывала на Мамулю: довольна ли она? Магдалина выглядела чрезвычайно сосредоточенной, но мистера Бреммера обозвала Бампером. А вот идет особа, чье имя сияет августейшим блеском: леди Теодозия Эдем в клетчатом дождевике. Персикового оттенка помада подчеркивала выпирающие зубы, но в целом мне понравилось: она словно потеплела. Какой же Тедди была, пока жизнь не превратила ее в невзрачную бандероль в серой оберточной бумаге, под которой невозможно отгадать, что внутри?

– Я уверена, Элли, что у вас все получится. Ваш муж и ваша свекровь, – приветливый кивок, – могут вами гордиться. – В ее улыбке было что-то победное. Возможно, душа у Тедди не менее яркая, чем история ее жизни.

Я проводила ее глазами: как это она умудрилась оказаться на фотографии вместе с мистером Дигби и его дочерью?

Миссис Мелроуз представилась сама. Голосом, резким, как свекольный оттенок ее наряда, она сообщила, что сегодня вечером доктор дежурит в клинике.

– Я рада слышать, миссис Хаскелл, что ваш муж поправляется. Моему тоже надо спать, знаете ли!

За ней вошли Чарльз и Анна Делакорт. Анна являла собой воплощение элегантности времен Второй мировой войны: то же самое ярко-зеленое платье, в котором она была на моей свадьбе. Чарльз Делакорт – кусок льда, как обычно. Я повернулась, чтобы представить им Магдалину, но она исчезла. Наверное, отлучилась в туалет. Анна и Чарльз прошли в зал, и я обнаружила перед собой парочку, на чье присутствие и не надеялась, – Алиса Спендер и доктор Симон Бордо. Черное кашемировое пальто свисало с плеч доктора, как накидка, а белый шелковый шарф прикрывал грудь смокинга. Доктор выглядел так, словно каждое утро ел исключительно черную икру и запивал шампанским. Такого клиента надо холить и лелеять. Алиса на этот раз не стала заплетать волосы в косички, перехватив их шелковым обручем в тон бирюзовому платью. Почему никто не посоветует девочке одеваться, как полагается подростку? Я вспомнила про калеку-мать и старорежимную нянюшку… Если предложу Алисе пробежаться со мной по модным магазинам, не сочтут ли меня бестактной?

– Как мило, что вы смогли прийти!

Глубоко посаженные глаза доктора Бордо скользнули по моему лицу. Он не обратил внимания на протянутую ему руку.

– Миссис Хаскелл, ничто так не способствует популярности, как сомнительный слушок.

Ну и нахал! Неужели он считает, будто я пригласила только потому, что его подозревают в хладнокровных убийствах состоятельных старушек?

Алиса глянула на доктора снизу вверх, улыбнулась и показала на сложенный пластиковый дождевик, перекинутый через ее руку.

– Мы не можем надолго остаться, нянюшка вечерами то и дело засыпает… Вы очень добры, миссис Хаскелл, что включили маму в список приглашенных. Но вы понимаете… Она не ходит на банкеты… она вообще никуда не ходит.

Доктор Бордо по-своему истолковал мой вопросительный взгляд.

– Только раз в году мы с Алисой отвозим миссис Спендер в Лондон – отметить ее день рождения. На несколько часов она снова оживает…

Как трогательно. Почудилась ли мне сдержанная страсть в голосе доктора? Неужто он когда-то любил миссис Спендер? И память об их близости до сих пор не дает ему покоя? Я с трудом отвела глаза от доктора и Алисы. Сюрприз! Мамуля вернулась.

На верхнюю ступеньку лестницы поднялась еще одна пара. И еще, и еще… Интересно, заметит ли кто-нибудь, если я сброшу туфли? «Как я рада, что вы пришли!.. Да, гардероб дальше по коридору…»

Мой голос вдруг выдал зигзаг. Навстречу шествовала Ванесса, обвившись закутанным в норку телом вокруг преподобного Роуленда Фоксворта. Викарий определенно пребывал в смущении. Еще бы! Приличия требовали, чтобы я пригласила родственников, но только Ванесса приняла белую глянцевую открытку за чистую монету.

– Дорогая Элли! – Она приблизилась ко мне вплотную, пушистые ресницы, щедро смазанные косметической ваксой, почти касались моего лица. – Выглядишь восхитительно. Я еще снизу пересчитала все твои ребра. Как она изменилась, правда, Роуленд? Просто не верится.

Я немедленно почувствовала, что поправилась на пять кило. Хорошо, что мне уже безразлично мнение Роуленда о моей женской привлекательности. Женщина, счастливая в браке, не нуждается в подобных вещах, чтобы чувствовать себя уверенно. Кроме того, у меня хватало других забот: Магдалина снова исчезла.

Роуленд похлопал себя по карманам в поисках трубки, незаметно ослабив хватку Ванессы.

– В моих глазах Элли ничуть не изменилась. Кто-то ахнул. Я или Ванесса?

– Как Бен? – Роуленд рассеянно пригладил серебристые волосы.

Ванесса изучала свои ногти. Лицо Мамули снова замаячило слева от меня, и я представила ее викарию. Его серые глаза, прекрасный глубокий голос вогнали меня в дрожь. К великому своему стыду, я ощутила, сколь сладостна супружеская измена, особенно в сочетании с торжеством над любимой кузиной.

– Хорошенькая девушка, – Мамуля проводила взглядом Ванессу. – Немного похожа на Ангелику Брэд. Говоришь, это твоя кузина? А Бен познакомился с ней до того, как у вас все решилось, или после?

19.15. Банкет имел бешеный успех. Клубы табачного дыма заволокли потолок. Время от времени сумрак прорезали огненные всполохи, когда кто-то жестикулировал, подчёркивая остроумные замечания. Фредди то и дело выскакивал в поварском колпаке и раскланивался. Убрав свои лохмы под колпак, он ухитрился выглядеть почти прилично. Со всех сторон неслись восторженные дифирамбы деликатесам.

Фредди изогнулся под немыслимым углом, чтобы только услышать, что Глэдис Шип говорит Киттис Порридж по поводу сыра фламбо[8]. Господи, ну почему никто не вспомнит про Бена? Я была совершенно несчастна, что не он в центре внимания, что мы с ним в ссоре, что меня терзает чувство вины, будто мало мне других забот! Я злилась на себя, прекрасно сознавая, что чувство вины вызвано прежде всего предумышленным сладострастием, с которым я глазела на преподобного Роуленда Фоксворта. В том, что супружеская измена длилась ровно пятьдесят секунд, я не находила никакого утешения. Я навеки обесчестила свои брачные обеты.