– А если я и так все давно знаю?

– Значит, не все, девочка, – прошелестела Ледира, и глаза ее снова засияли золотом, успокаивая, и знак на лбу Алины вновь налился прохладой. – Вода – это зеркало, в которое вы смотритесь. Вы видели отражение ваших мыслей и страхов, ваших знаний и мыслей о будущем, отражение того, что важнее всего для вас сейчас. Это не будущее, а ваше о нем представление. Путь, по которому ты идешь или могла бы пойти. Или, – она сочувственно посмотрела на принцессу, – путь, который следует принять.

Алина сжала кулаки. Внутри опять полыхнула злость – потому что принять означало смириться. Она оглянулась на Тротта – его лицо было непроницаемо, глаза мерцали зеленью.

– Но я-то видел прошлое, – вмешался Чет. – Прошлое этого мира.

Старуха посмотрела на него почти с умилением.

– Значит, оно тебе важнее будущего, ергах. Но прервемся же: пора открыться людям, чтобы послушать наши песни, – она повела рукой, и лианы снова начали оплетаться по бокам и за ее спиной, создавая вокруг то ли овальную живую раму, то ли корзину, поставленную на бок. – Будете сидеть рядом со мной – пока Ока и Вета не уйдут на другую сторону неба, я останусь в силе. Будем слушать песни и говорить.

Шесть молодых неши встали вокруг нее, протянули руки в стороны, и от верха корзины рванули к ним лианы, обхватив за плечи, приподнимая «люльку» над землей. Тонкие корешки из ног Ледиры оплелись вокруг лиан, и старейшую понесли наружу, к людям. Путники двинулись за ней.

Стоило «люльке» появиться из храма, как на шумную площадь опустилась тишина, и народ развел руки, приветствуя старейшую, а затем стал садиться на землю. К удивлению Алины, неши не пошли дальше, опустив свою ношу почти у самого входа в храм. Лианы зашевелились, образуя низкий большой стол перед Ледирой, и та указала гостям и помощницам садиться рядом.

Народ начал ритмично хлопать в ладоши, выкрикивая что-то типа «Оссу́та!» – «Память, память». Вновь в такт хлопкам забили барабаны. Ледира подняла руки – и позади раздался скрип и треск.

Алина оглянулась и застыла.

Гигантский папоротник, перебирая длиннющими корнями, которые с гулом выдергивались из почвы и тут же вбивались обратно, раскрывался по огромной трещине на две половинки, как ракушка. Неподвижными оставались только часть стены со статуей Хиды и полки со свитками. Стены внутри по-прежнему светились узором из лишайников.

Одекра подняла руку вверх и затянула песню. Ее подхватили остальные неши, она покатилась по площади до самых краев и вернулась, оглушающая и размеренная. И под слова этой песни серебристые лишайники на стенах папоротника засветились ярче, образуя живые картины.

«Давным-давно, – пели тимавеш, – отец всего живого Гера-солнце открыл глаза и увидел спящую Хиду».

И пятна лишайников складывались в изображение сияющего солнца.

«Она была серой и безмолвной, и он захотел разбудить ее».

Статуя богини словно увеличилась в размерах – это лишайники показали ее очертания на стене. Солнце продолжало сиять на самом верху, и лучи его падали на Хиду, которая потянулась и принялась медленно двигаться по кругу, словно танцуя.

«Он согрел ее своим дыханием – и от его касания Хида родила старшую дочь, Оку-Жар».

Рядом с серебристой шестирукой женщиной показался силуэт еще одной женщины с четырьмя руками, которая приникла к щеке матери – а затем рассыпалась струями огня и вулканами.

«Он поцеловал ее, и от его поцелуя зародился старший сын – Зота-Небо».

С другой стороны от танцующей Хиды появился мужчина с четырьмя руками, который поцеловал мать – и растекся над ней куполом.

«Он обнял ее, и от его объятий зародился младший сын – Вета-Океан».

Мужская фигура с двумя руками отпрянула от матери, словно танцуя, и разлилась вокруг волнами.

«Гера-солнце еще раз коснулся возлюбленной, и появилась младшая дочь, Вердига-Возрождение».

– То есть богов не трое, а шестеро? – изумился Тротт тихо. – И все шестеро скованы под тремя вулканами?

– Нет, – прошелестела старуха. – Под вулканами заперта сама Хида и Вердига-возрождение с Зотой-Небом. Гера-Солнце слишком далек, чтобы захватчики могли его покорить. Он же звезда, – проговорила она невозмутимо. – Он неизмеримо сильнее. Но если он обрушит свою мощь на чудовищ, то сожжет и людей, и Хиду, и их общих детей. Но и Гера делает все возможное. Часть его всегда остается над храмом, питая эту землю, наделяя здесь Хиду силой и делая тимавеш здоровыми и долго живущими, – и она со сдержанным достоинством, плавно и величественно повернулась к сфере над храмом и склонила голову. – А сила его иссушает захватчиков, поэтому предпочитают они спать под укрытием земли.

Алина кивнула, вспомнив, как Жрец говорил, что местное солнце его ослабляет, и поинтересовалась:

– А где же еще двое?

Старуха подняла палец вверх и посмотрела в небо. И Алина, и Тротт тоже посмотрели.

Там, прямо над ними, неслись по небу друг за другом две неправильные лорташские луны. А тимавеш пели о страшных боях после тысяч лет изобилия, о том, как сражались боги Лортаха с захватчиками и как те победили, потому что у них было чудовищно сильное оружие и тени, помогавшие хозяевам. И на папоротнике показывались картины войны – как бьются исполины.

Четери не смотрел наверх. Он, не отрываясь, глядел на бой.

– Ока-Жар и Вета-Океан были первыми побеждены и выброшены за небо, – сказала Ледира с горечью. – И теперь вечно стремятся вернуться к матери и не могут этого сделать, и она сейчас не в силах притянуть их. Именно поэтому Лортах затапливается, поэтому постоянно извергаются вулканы, а суша медленно тонет в подземном огне. Но они дают крохи силы, которые помогают мне просыпаться ночами.

– Постойте, это что, луны – боги? – ошеломленно спросила Алина, которая на мгновение забыла о всех своих горестях. – Но как это может быть?

– Вей, – махнула рукой Ледира, – все может быть, девочка. Абсолютно все. И могучее божество в отрыве от матери-земли может стать тоскующим куском льда или камня, ибо сила и материя – это одно и то же, только разным зрением увиденное. И саму землю можно пленить, ослабив, пронзив суть ее, спеленав, повредив все внутренние потоки, – чтобы силы уходили только на поддержание планеты в целости. Если бы не супруг Хиды, ясный Гера-солнце, не сила его, давно бы планета стала мертвой холодной скалой, потому что чудовища не только переломали ее, но и почти выпили до дна.

Сияющие лишайники под пение тимавеш показывали, как бог-богомол со странным огненным колоколом в руках заливал все вокруг пламенем, как паук проткнул своими лапами-лезвиями Зоту-Небо, который пал под атаками теней пришлых богов, а третий захватчик, похожий на гигантскую стрекозу, чудовищным ударом круглого щита сбил с ног юную богиню с вплетенными в волосы цветами и клинками в обеих руках. И когда дочь и сын уже лежали, побежденные, по обе стороны от Хиды, чудовищный кузнечик, выглядевший как оживший кошмар в доспехах-наростах, с горящими глазами, пронзил сердце шестирукой богини дивным радужным копьем, пришпилив ее к одному месту и прошив всю планету насквозь. Копье обернулось якорем, вцепившимся зубьями своими в плоть богини, и легла сверху паучья сеть, сворачиваясь, скручивая и ломая женскую фигуру.