И только Рыжий Ромка знал, как обстоят дела на самом деле. Но о том он никому не говорил, хранил тайну, как Рихард Зорге…

Через несколько месяцев после бегства Леонид нашел на Казанском вокзале спеца, который за двести рублей справил два новеньких паспорта. Имена в главных документах были сохранены оригинальными, но вот возраст существенно отличался от номинального.

Леониду Северцеву, русскому по национальности уже исполнилось девятнадцать лет, а Машенька Махаонова оказалась чуть младше, ей определили полное восемнадцатилетие.

Теперь молодые, обвенчанные в церкви, без особого труда оформили в загсе свои отношения на законном основании.

Они продолжали жить у Серафимы, которая на старости лет и не чаяла такого счастья. Старушка, вылеченная от одиночества, даже в церковь стала ходить реже, все баловала своих постояльцев стряпней из добытых ими продуктов. Вернее, добывал пропитание Леонид, и даже Машенька не знала, откуда в их семье берутся деньги.

Иногда девочка спрашивала мужа, чем тот промышляет в жизни, но Леонид лишь загадочно улыбался в ответ, а Серафима учила Машеньку не лезть в мужские дела.

— Добытчик — это хорошо!.. А наше дело маленькое, главное, чтобы добытчику создать семейное тепло, чтобы в семье мир и благость пребывали.

Старушка обучала Машеньку кулинарному искусству, нехитрому шитью, правильной уборке помещения, а в оставшееся время рассказывала молодой про Иисуса Христа…

Леонид и Машенька по-прежнему оставались детьми Платона, хотя раз от разу их постельные игры все более походили на имитацию взрослого полового акта…

А через два года старушка Серафима умерла. Сделала она это тихо, не доставив особых хлопот. Машенька знала, что в комоде преставившейся все собрано для последней дороги и денежки имеются на похороны, упрятанные в свернутый носовой платочек.

— Надо Серафиму отпеть, — произнесла Машенька с уверенностью, утирая слезки со своего прекрасного личика.

— Это зачем? — удивился Леонид.

— Чтобы она пред Господом предстала.

— Перед каким Господом? — удивился Леонид.

— Перед Господом нашим, Иисусом Христом.

— Нет никакого Иисуса Христа, — хмыкнул Леонид. — Пустая трата времени!

И здесь Машенька явила пусть небольшой, но все-таки характер.

— Есть, — настаивала она.

— Глупости!

— Твое дело не верить, а мое поступать так, как мне велит сердце!

— Ты — моя жена и должна поступать так, как велю я! При венчании тебе это батюшка говорил!

— И Серафима так говорила, — подтвердила Машенька.

— Вот, — удовлетворился Леонид.

— Значит, это нужно сделать потому, что так хотела сама Серафима!.. Надо отпевать!

Леониду отчаянно понравилось это внезапное прорастание характера у его жены. Он еще раз с удовольствием подумал, что не ошибся с выбором, что она именно та, которая даст ему возможность устремиться в Космос. Впрочем, довольного виду он не показал, немного подумал и решил:

— Если так хотела Серафима, то пусть. Она была добра к нам.

Машенька так радовалась, так светилось ее личико, что Леонид тоже не удержался и заулыбался глазами, глядя на жену.

Отпел Серафиму Ильиничну старый знакомец, батюшка Иван Самойлович. После похорон старушку помянули ее же сливовой наливочкой, а через три дня обнаружили в комоде завещание на квартирку, в котором говорилось, что две комнатки, оказавшиеся кооперативными, отписываются семье Северцевых…

Так молодые обзавелись своим жильем.

* * *

Прошло три года, в которые уложилось их детство, с конфетами и праздничными демонстрациями, наполненное искренней влюбленностью.

В свои номинальные двенадцать лет Леонид выглядел как половозрелый юноша, а Машенька, так та просто превратилась в необыкновенную красавицу. Зачатая, вероятно, в любви, она и в детстве была обворожительно прелестной, а теперь девичья красота ее стремилась к совершенству. Не существовало мужчины, который бы, встретив случайно Машеньку на улице, потом бы долго не глядел ей вслед, обдумывая всю свою жизнь, до истоков, ставя перед собой сентиментальный вопрос, а не ошибся ли он в выборе второй половины! Может быть, сущность его поторопилась выплеснуть бурлящие гормоны в первую встречную, а оттого в жизни не случилось ангела, вот как эта… Еще долго образ необыкновенной красавицы с опущенными к земле глазами, в которых была истинная покорность и ветхозаветная скромность женщины, будоражил воображение всех мужчин, которым она повстречалась когда-то…

Самой же Машеньке не приходило в голову оценивать себя как красавицу, поскольку любила она одного Леонида и ничего в жизни, кроме мужа своего, ее не интересовало, даже мало-мальски. Жили супруги не ссорясь и не хмурясь, и лишь одно беспокоило Машеньку — год назад Леонид переселился в другую комнату, вернее, стал ночевать в ней. Он оставлял ее на ночь одну, и она иногда просыпалась от какой-то странной муки, поселившейся одновременно в голове и животе. Тогда Машенька тяжело дышала, стараясь выгнать из тела некое сосущее чувство, а наутро у нее болела голова.

Леонид часто уезжал, как водится, не объясняя куда, а когда возвращался, то при нем всегда имелись деньги в достатке и новые, модные вещи для Машеньки.

Тогда она, счастливая после разлуки, посещавшая в одинокие дни только церковь, бросалась мужу на шею и целовала истово его лицо. Он также страстно отвечал на ее ласки, иногда сжимая до боли налившуюся девичьей крепостью грудь, и, казалось, вот-вот влюбленные должны были позабыть советы Платона, устремляясь к другому маяку. Тогда трещала по швам одежда… Но в какой-то момент Леонид, словно отчаянно нажимал на тормоз, будто стена перед ним вырастала бетонная. Он отстранял прочь свою жену, некоторое время находился бледным, а потом и вовсе уходил в другую комнату…

Однажды она решилась спросить его о самом страшном для нее:

— Ты меня разлюбил?

Он посмотрел в ответ взором странным, ищущим что-то в ее наполненных печалью огромных глазах. Она еще более испугалась, вдруг вспомнив о Сером волке из своего детства.

— Я люблю тебя, — ответил он уверенно.

— Может быть, я что-то не так делаю?

— Все так…

Дальше она не знала, о чем еще спросить. Какие-то звуки готовы были сорваться с ее языка, но то были лишь звуки, а не слова… Стиснула зубы…

А потом он вновь исчезал и возвращался, а она шла в церковь, где усердно молила Богородицу о счастии для Леонида и, если возможно, для нее… Чуть…

В 1976 году Леонид Северцев посетил психиатрическую больницу имени Кащенко, где сумел всучить взятку заведующему отделением за встречу один на один с пациенткой женского отделения для хронических.

Завотделением был удивлен таким странным желанием молодого человека, так как больная находилась на излечении с незапамятных времен, и с них же никто ее не посещал никогда. Да и вообще посетителей в этом отделении не случалось.