Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зачем ей это нужно, она и сама не знала. Знала только, что её судьба как-то связана с этим кораблём и тем странным северянином, явившимся из другого времени. Кем и как эта связь придумана, она не знала, да в общем-то и не стремилась узнать. Главное – она знала, что такая связь есть, и теперь ей оставалось только ждать.
* * *
У пристани Новгорода Ширваз честно расплатился с северянами, прибавив к оговоренной сумме ещё две сотни золотых. Отдав ему метатель и три десятка горшков с греческим огнём, северяне отправились закупать пушнину и кожи. Дело шло к осени, и по ночам уже заметно холодало. Пора было одеть девушек в подходящую погоде одежду.
К удивлению воинов, чернокожие девчонки смотрелись в лисах и соболях очень даже хорошо, вызывая к себе неподдельный интерес. Прибавив к мехам мёд, пеньку и воск, северяне снова отправились в дорогу. Вадим был не прочь как следует осмотреть это древнее поселение, но время работало против них.
Им ещё предстояло найти подходящее место для зимовки и приготовить к ней корабль. На очередном совете было решено отправиться на остров кельтов. Услышав это решение, Вадим усмехнулся и, вздохнув, тихо прошептал:
– Erin go bragh[10].
Он и сам не помнил, где подцепил эту фразу, но сейчас она казалась ему очень к месту. Понимая, что спорить в данной ситуации просто глупо, а пытаться оставаться в Новгороде опасно, он промолчал, принимая решение совета как очередное испытание.
…К его удивлению, проходя мимо родных берегов, северяне вдруг как-то притихли, то и дело бросая быстрые взгляды в сторону темнеющих вдали скал. Сообразив, что именно они чувствуют, Вадим медленно прошёлся вдоль ряда банок и, присев рядом с кормчим, тихо спросил:
– Мечтаете вернуться обратно?
– Там наша родина, брат, – вздохнул в ответ кормчий. – Откровенно говоря, я думал, ты останешься в Новгороде. Ведь это твоя земля. Земля россов.
– Не совсем, – с грустной улыбкой покачал головой Вадим. – Всё дело в том, что моего родного города ещё не существует. Его построят на много позже. Мы проплывали мимо тех мест, когда заходили к чухонцам за мехами.
– Но ведь ты не чухонец, – не понял Юрген.
– Да, я росс. Но там, в моём времени, эти места отойдут моему государству, и построят город, в котором на свет появлюсь и я сам. Знаешь, странно говорить о самом себе в будущем времени. Кажется, что рассказываешь странную сказку, в которой вдруг оказался.
– Тяжело тебе, брат? – с грустной улыбкой спросил кормчий.
– Тяжело, – честно признался Вадим, чувствуя, как к горлу подкатывает ком.
– Тогда ты поймёшь нас, – задумчиво кивнул Юрген.
– Вся беда в том, что у вас есть надежда однажды вернуться. А у меня даже надежды такой нет, – вздохнул Вадим и до хруста сжал зубы, чтобы не закричать от боли.
Словно угадав его состояние, Юрген хлопнул парня по колену и, сжав пальцы, твёрдо ответил:
– Я знаю, что это не твоё время и тебе очень плохо. Но ты не один, брат. Что бы ни случилось, просто помни – здесь ты не один.
– Что вам до меня? – тихо спросил Вадим. – У вас и так хватает проблем, чтобы ещё со мной возиться.
– Ну это ещё как посмотреть, кто с кем возится. За те полгода, что находишься на «Акуле», ты успел спасти четверть этих головорезов. И от смерти, и от более страшной участи – стать калеками. Почти все они носят на себе шрамы от ран, заштопанных твоей иглой. Про твои придумки я уже и не говорю. Так что ты и вправду стал для всех нас чем-то вроде живого талисмана, – усмехнулся Юрген.
– Живой талисман, – задумчиво вздохнул Вадим, вспомнив один эпизод из своего времени, связанный с этим словом.
Во время войны в Корее американские пехотинцы придумали себе живой талисман. Они подбирали корейского ребёнка, ставшего сиротой, и делали его слугой за всё. Бывали случаи, когда очередное только что прибывшее в Корею подразделение, не найдя сироту, запросто выходило из положения. Солдаты просто убивали родителей, забирая у них ребёнка.
Несмотря на все утверждения Пентагона о том, что это выдумки, вышло всё по поговорке, шила в мешке не утаишь. О том, что это правда, стало известно широкой общественности после того, как в одном из альбомов известного в семидесятые годы датского карикатуриста Херлуфа Бидструпа был опубликован шарж на одного из таких бойцов. Исходя из подобных аналогий, сам Вадим предпочёл бы более подходящее слово из английского языка.
Wampum[11]. То, что английские моряки перевели для себя как палочка-выручалочка. Улыбнувшись собственным мыслям, Вадим повернулся к Юргену и задумчиво спросил:
– Вы хоть знаете, где собираетесь проводить зиму?
– А сам-то как думаешь? – неожиданно прищурился кормчий.
– Ну, судя по всему, у тебя или у старого лиса где-то есть подходящий сарайчик, в который можно поселить такую кучу народу, – подумав, ответил Вадим.
– Почти угадал, – усмехнулся кормчий. – Есть одно местечко, куда мы регулярно заходили, чтобы починить корабль и просто передохнуть после шторма. В тех местах есть три очень красивых озера, в которых полно рыбы. Там можно рыбачить даже зимой.
– Погоди, это место случайно называется не Килларни? – удивлённо спросил Вадим, быстро припоминая географию острова.
– Ты знаешь о нём? – удивился Юрген.
– Оно просуществует до наших времён, – грустно улыбнулся Вадим, восстанавливая в памяти рассказы инструкторов.
Килларни – город и группа из трёх озёр на юго-западе Ирландии – действительно просуществовали до двадцатого века. Только теперь Вадим вдруг понял, какая древняя это земля. Куда ни кинь, везде на ткнёшься на что-то, что дожило до его времён. А самое смешное, что многое из уже ему известного ещё даже не построили. Неожиданно кормчий, понизив голос почти до шёпота, сказал:
– Знаешь, все парни оценили то, что ты остался с нами. Скажу тебе честно, многие думали, что ты останешься в Новгороде. Даже Свейн.
– Он до сих пор не доверяет мне? – удивился Вадим.
– Доверие – это одно, а родные места – это другое. Ведь если разобраться, что тебе до северных варваров, ставших изгоями?
– Хотя бы то, что они спасли меня от смерти, подобрав на пустом берегу.
– И что? Мы спасли тебя, и ты честно отплатил нам, помогая в торговле и боях. Даже помог вернуть нам «Акулу». А зов родных мест бывает сильнее объятий любимой женщины, – философски заметил Юрген.
– Я уже